ничего не может вывести из себя.

Хоть Стася и пытается регулярно провернуть со мной это, ей остается только пыжиться дальше. Психолог, с которым меня сконнектила Левицкая, когда в один из дней я не могу успокоить детскую истерику, сказал, что это нормальное поведение. У ребенка сильный стресс, нужно проявить терпение.

— Мне там скучно. Пусти, больно!

Вздыхаю по новой и позволяю Стасе спрыгнуть со стула. Мелкая зараза толкает стул к гарнитуру и собирается достать конфеты из верхнего ящика. С легкостью перехватываю ее за талию и усаживаю за стол, где ее уже ждет нормальный сбалансированный завтрак, приготовленный, слава богу, не моими руками.

— Не хочу!

— Я тоже много чего не хочу, но делаю, — всовываю ей ложку в руку. — Давай так, ты ведешь себя нормально и вместо сада едешь со мной на работу. Договор?

— Ага.

Да, воспитатель из меня так себе. Стабильно пару раз в день мне с пчелкой приходится договариваться не слишком педагогичными методами. Иногда меня даже шантажируют, и я ведусь, потому что так проще.

По дороге в офис я подумываю над тем, чтобы все-таки отвезти пчелку к Левицкой в центр, но мелкая начинает тараторить про свои планы на сегодняшний день. Дает мне понять, что об уговоре она не забыла. А жаль, какой-то частью своей циничной души я рассчитывал на такой поворот событий. Пару раз прокатывало раньше.

В лифте Стасе нравится нажимать на кнопки, поэтому останавливаемся ли мы чуть ли не на каждом этаже. Другие пассажиры умиляются, а я пытаюсь не взорваться без привычной дозы крепкого эспрессо. Кофемашина дома сломалась.

До обеда мы с пчелкой сосуществуем вполне мирно. Каждый занимается своим делом — Стася с умным видом рассматривает и разукрашивает какие-то ненужные документы, которые нашлись специально для нее, а я окунаюсь уже в нужные.

Камнем преткновения становится очередной прием пищи.

— Я понимаю, что конфеты вкуснее, но ты не можешь есть их постоянно, — откидываюсь в кресле, лениво ковыряюсь в своем контейнере.

— Почему?

— Для здоровья вредно.

— Но я не болею.

— Вот поэтому ты и не болеешь.

— Рыба невкусная! И рис тоже. Фу!

— Во-первых, ты сама выбрала это из меню, я несколько раз спрашивал. Во-вторых, для таких выводов сначала нужно попробовать.

Пчелка надувается, становясь похожей на большой фыркающий шар, а я спокойно продолжаю обедать. Залезаю в гороскоп, изучаю, нет ли там случаем сегодня какой-нибудь луны в водолее, чтобы хоть с этой помощью объяснить все детские психи, выпавшие на мою несчастную долю.

Нет, к сожалению. Полный штиль.

Стася слезает с дивана и забивается в угол. Сидит там, вся такая недовольная, смотрит на то, как я ем. И ведь дураку ясно, что она сама голодная, но нет же. Ежики кололись, но продолжали жрать кактус.

— Долго так сидеть собираешься? — спокойно спрашиваю, возвращаясь к работе.

Ответа ожидаемо не следует.

В течение следующего получаса мы периодически играем в гляделки. В какой-то момент пчелка сдается и плетется обратно на диван, начиная энергично жевать ту самую невкусную рыбу.

— Холодное? — спрашиваю, почти вовремя спохватившись.

— Угу.

— Подогреть?

Стаська осторожно кивает, и я вызываю секретаршу в кабинет. Закончив с едой, пчелка отпрашивается у меня на экскурсию и клятвенно обещает никуда с этажа не сбегать.

В принципе, если что, ее можно будет найти по камерам, а охрана внизу просто так маленького ребенка из здания по моей просьбе не выпустит. Я погружаюсь в работу, оставшись в одиночестве, параллельно раздумывая над тем, когда моя жизнь стала такой сложной и устраивает ли меня вообще все это.

Странное ощущение распирает грудь. Еще совсем недавно я мог в любой момент сорваться куда-нибудь, зависнуть с друзьями на катере или полететь кататься на лыжах, а теперь вот вынужденно разбираюсь в долбаных феечках, которые вообще-то ничем не отличаются, и на живом ребенке учусь плести косички. Успехом в этом деле пока, конечно, похвастаться не могу.

В первые дни было пиздец как трудно. Стася ревела так, что ко мне приходили соседи и интересовались, не имею ли я злых умыслов по отношению к ребенку. С этим удалось справиться, пчелке самой не нравилось, что у нее поднимается температура, и она начала изводить меня по-другому.

Мелкие пакости, после которых Стася невинно хлопала ресницами, утверждая, что «оно само», молчаливые бунты, поразительная упертость. Вчера мне начало казаться, что мелкая меня реально проверяет.

Испытывает на прочность, пытаясь сделать все, чтобы я сорвался. Не знаю, что за странные вещи происходят у нее в мыслях, но я сразу твердо вбил себе в голову, что повышать голос на ребенка, оставшегося без близких людей в чужом доме, категорически нельзя.

Мы с пчелкой остались вдвоем, и я учусь жить с этим маленьким бесенком в мире. Иногда что-то даже получается.

— Вот здесь работает мой папа, — со всей своей детской непосредственностью заявляет Стася, втягивая кого-то в мой кабинет.

Мы с ней договорились, что для всех незнакомых я — ее отец. Мелочь думает, что это такая игра, а у меня проблем меньше. Непонятный мужик рядом с ребенком вызывает множество вопросов, на которые мне не особо хочется отвечать.

— Папа?..

У Вики глаза едва не выкатываются из орбит. Мать моего единственного сына переводит взгляд со Стаськи на меня и наверняка пытается отыскать на наших лицах схожие черты. В таком стрессе, я уверен, Озеровой вполне удастся это сделать.

— Да. А ты кто? — насупливается юная ревнивица, словно только поняв, что привела ко мне конкурентку.

— Подруга твоего…папы, — чуть ли не икает Вика.

Отличный расклад, мне на руку. Озерова в последнее время активизировалась, и я понятия не имел, как от нее избавиться. А тут такой повод шикарный, целая несовершеннолетняя дочь, у которой точно в теории есть мать.

Достаю кошелек из кармана пиджака, выуживаю оттуда самую мелкую купюру и протягиваю задумавшейся пчелке.

— Ты ведь уже нашла автомат со сладостями?

— Да, — Стася расплывается в улыбке.

— Попроси кого-нибудь из взрослых, пусть тебе помогут.

— Спасибо, — пчелка снова как-то ревностно зыркает на Вику и добавляет. — Папочка.

Мелочь убегает добывать себе шоколад, Озерова провожает ее взглядом и поворачивается ко мне.

— Не хочешь объяснить?

— А что я должен тебе объяснять? Или ты не знаешь, откуда дети берутся?

— Егор, кто эта девочка? Ты ничего не рассказывал про нее, и