Мариньи самостоятельно принимал меры для исполнения решений из налоговой сферы. В первые месяцы 1314 г. он, по просьбе графа Филиппа де Пуатье, отсрочил жителям Пуатье выплату эд для посвящения в рыцари Людовика Наваррского на две недели после Троицына дня.[872] Наконец, нужно полагать, что Мариньи повлиял на знаменательное решение, принятое Филиппом Красивым на следующий день после отказа от военной кампании во Фландрии в 1313 г.: взимаемые на этот поход деньги были возвращены,[873] чему немало был удивлен Фанк-Брентано.[874] Этот факт позволяет взглянуть на моральный облик короля и его советника под необычным углом зрения; и речи быть не может о том, чтобы приписать этот поступок честности одного лишь Филиппа Красивого, зная, с какой легкостью Мариньи удалось изменить решение короля по поводу галер, которые Климент V требовал в 1313 г. Если бы Мариньи захотел, деньги остались бы в казне.

Безусловно, Мариньи заботился о поддержании собственного могущества и в государственных интересах не гнушался применением насильственных мер. Порой, особенно при решении вопросов с фламандцами, он бывал груб, жесток и надменен. Но он никогда не был нечестен по отношению к королю[875] и к тем, кто служил с ним.[876] Из рассказанного нами ясно, что, не преминув вытянуть деньги из Климента V для короля, он вместе с тем на благо народа создал прецедент необычайной порядочности в налоговой области, подобных которому истории известно не так уж и много.

Хронисты, показавшие нам настоящего главного министра Филиппа Красивого или даже коадъютора правителя, нас не обманули. Но историки, которые, основываясь на этих текстах, возводили Ангеррана в ранг влиятельнейшего министра Капетингской монархии при Филиппе Красивом, часто забывали о том, сколько времени продлилось это необычайное могущество: апогей его власти длился, по видимости, чуть более двух лет, четыре или пять лет он просто располагал широкими полномочиями, около восьми лет как камергер он пользовался королевским благорасположением. Что же до положения «финансового сюринтенданта», которым наградили его некоторые писатели периода XVII–XIX вв., он, не обладая никаким титулом, пользовался предоставляемыми им возможностями на протяжении всего лишь одиннадцати месяцев…

Хоть карьера Мариньи и была непродолжительной, зато ему было суждено стремительное восхождение по служебной лестнице: между 1304 и 1308 гг. Мариньи ознакомился с основными вопросами той деловой сферы, которой спустя несколько лет он стал руководить. В 1308 г., после смерти Пьера де Шамбли, он стал главным камергером и уже тогда благодаря своему положению в отеле нарабатывал дипломатический опыт. Он, бесспорно, занимал главенствующее положение в отеле, и его власть распространялась на королевский домен, казну, на финансы монархии, наконец. Впрочем, нужно особо отметить то, что в 1304 г. осведомленность молодого человека в сфере политики и финансов должна быть еще довольно ограниченной.

Превосходство Мариньи в управлении делами государства утвердилось прежде всего в области дипломатии, в тех условиях, когда Ногаре и Плезиан утратили свое влияние, а новая политика государства, которая проводилась в основном с целью подчинить графа Фландрии, стала основываться благодаря уступкам на поддержке понтифика. Именно влияние Мариньи во внешнеполитических делах позволило ему в 1313 г. обеспечить себе руководящее положение в финансовой и экономической сфере, познакомившись со спецификой подобной деятельности в Палате Шахматной доски в Руане и в Денежной палате, а также на посту управляющего отелем и при завершении работ по возведению дворца, хотя король Франции никогда не передавал право возглавлять эти службы одному человеку.

Необычайно быстро расширившиеся полномочия Мариньи, которые в последние месяцы описываемого нами правления превратились в безоговорочное господство, он осуществлял на двойной манер: лично и косвенно.

У истоков власти Мариньи стояла благосклонность короля. Таким образом, именно своим постоянным присутствием при дворе, ежедневным общением с королем, чему благоприятствовала его камергерская деятельность, советами, которые он мог давать государю все время находясь подле него, и постепенно все большим и большим участием в обсуждении решений, принимаемых все же самим королем,[877] Мариньи укрепил и развил власть, доставшуюся ему по воле правителя. С этой точки зрения, он действовал в качестве особого советника, а также как королевский посланник.

Но в то же время Ангерран был членом Совета, о составе и деятельности которого в эпоху Филиппа Красивого почти ничего не известно. Единственное, в чем мы уверены, это то, что в зависимости от рассматриваемых вопросов состав участников менялся,[878] но определенные люди, как правило, всегда присутствовали на заседаниях и в различных письменных свидетельствах и хрониках могли, хотя и неофициально, быть названы советниками короля: среди них были как принцы королевской крови, так и высокопоставленные чины, такие, как Людовик де Клермон или Ги де Сен-Поль, Жан де Гре, Ангерран де Мариньи, Гильом де Ногаре… Посылаемые в путь для выполнения какой-либо миссии «люди короля» часто были его советниками, постоянными или же временными.[879]

Точно сказать, когда Мариньи попал в Совет, невозможно. Мы не считаем подходящим для нас в этом случае указанием тот факт, что по его распоряжению составили указы (mandements), относившиеся к марту 1305 г.,[880] поскольку здесь речь шла, несомненно, о должностных обязанностях камергера. Но в мае 1308 г., во время переговоров в Пуатье, он уже, по всей видимости, был королевским советником. Мало-помалу он возвысился над простыми советниками. Кардинал Бертран де Борд, камерарий Климента V, 5 апреля 1311 г. писал о том, что гвельфские посланники не смогли попасть на прием ни к Мариньи, ни к какому-нибудь другому принцу или советнику высокого ранга, включив таким образом Ангеррана в число как близких родственников короля, так и советников.[881] Мы уже показали, насколько, начиная с конца 1313 г., Совет был далек от обсуждения действительно важных вопросов, а мнение его участников Мариньи с одобрения короля не принимал в расчет.