всё, что их марксистские теории объявляли абсурдным, и были готовы пожертвовать любыми принципами и убеждениями, если это сулило некоторое укрепление позиций на будущих выборах. Представая непреклонными доктринерами в своих эзотерических книгах, в политической деятельности марксисты являлись беспринципными оппортунистами.

Немецкие социал-демократы довели двурушничество до совершенства. С одной стороны, существовал очень тесный круг посвященных марксистов, задачей которых было наблюдать за чистотой ортодоксального мировоззрения и, с помощью логических финтов и кульбитов, подводить теоретическую базу под политические действия партии, несовместимые с этим мировоззрением. После смерти Маркса верховным жрецом его идей стал Энгельс. Когда и он умер, его авторитет унаследовал Каутский. Тот, кто хоть на дюйм отклонялся от догмы, либо должен был покаянно отречься от заблуждений, либо подлежал безжалостному изгнанию из партии. Для тех, кто не имел собственных средств к существованию, такое исключение означало утрату источников дохода. С другой стороны, возникла постоянно растущая партийная бюрократия, управлявшая политической деятельностью рабочего движения. Для этих людей марксистская фразеология была лишь пропагандистским украшением. Им было наплевать и на исторический материализм, и на трудовую теорию ценности. Они были интервенционистами и реформистами, соглашаясь на любые меры, если те обещали усиление поддержки масс, обеспечивавших им занятость и доход. Политика оппортунизма оказалась весьма успешной. Постоянно увеличивалась численность партии, ее профсоюзов, кооперативов и других объединений, росли членские взносы. Партия превратилась во влиятельную организацию, с большим бюджетом и тысячами служащих. Она контролировала газеты, издательства, типографии, клубы, пансионаты, кооперативы и производства, снабжавшие эти кооперативы. Партия завела школы для подготовки новой смены партийных функционеров. Она стала самой важной силой в политической структуре рейха и предводительствовала во Втором Интернационале.

Было серьезной ошибкой не замечать этого дуализма, из-за которого под одной крышей оказались два принципиально различных и совершенно несовместимых между собой принципа и тенденции. Это было самой характерной чертой немецкой социал-демократической партии и всех зарубежных партий, созданных по ее образцу. Очень узкие группы ревностных марксистов – не более пары сотен человек на весь рейх – были совершенно отрезаны от остальных членов партии. Они поддерживали связи со своими иностранными друзьями, прежде всего с австрийскими марксистами («школа австромарксизма»), русскими революционерами-эмигрантами и некоторыми итальянскими группами. В англосаксонских странах марксизм в то время был практически неизвестен. Ортодоксальные марксисты почти никак не были связаны с повседневной политической деятельностью партии. Их взгляды и точки зрения были чужды, даже омерзительны не только для масс, но и для многих партийных бюрократов. Миллионы тех, кто на выборах отдавал свои голоса социал-демократам, не обращали внимания на эти бесконечные теоретические дискуссии по поводу концентрации капитала, краха капитализма, финансового капитала и империализма, об отношениях между кантовской критикой и марксистским материализмом. Они терпели этот клан педантов только потому, что видели, что те производят впечатление и пугают «буржуазный» мир государственных деятелей, предпринимателей и церковников и что назначаемые правительством университетские профессора, эта каста немецких браминов, воспринимали их всерьез и писали объемные труды о марксизме. Но они занимались своим делом и не мешали ученым господам заниматься своим.

Много было сказано о существовании якобы фундаментальных отличий между рабочим движением в Германии и в Британии. При этом не замечалось, что многие различия имеют поверхностный и случайный характер. Обе рабочие партии стремились к социализму; обе хотели прийти к социализму постепенно, в результате реформ капиталистического общества. Оба рабочих движения по своей природе были профсоюзными движениями. Для рабочего класса германской империи марксизм был всего лишь орнаментом. Марксистами являлись небольшие группы образованных людей.

Антагонизм между группами марксистских философов и организациями рабочих в социал-демократической партии и в связанных с ней профсоюзах приобрел решающее значение, как только партия столкнулась с новыми проблемами. Искусственный компромисс между марксизмом и профсоюзным интервенционизмом развалился, когда конфликт между доктриной и политикой перешел в ту область, которая прежде не имела практического значения. Война стала проверкой для декларируемого партийного интернационализма, а события послевоенного периода – для ее демократических принципов и программы обобществления.

3. Немецкие рабочие и немецкое государство

Для понимания роли социал-демократического рабочего движения в имперской Германии не обойтись без четкого понимания основных черт профсоюзного движения и его методов. Обычно к проблеме подходят с точки зрения права рабочих на объединение. Но дело совсем не в этом. Никакое либеральное правительство никогда и никому не отказывало в праве на создание союзов и объединений. Более того, не имеет значения, дает ли закон рабочим и служащим право на расторжение трудового договора ad libitum{82}. Потому что даже если закон обязывает рабочих возместить предпринимателю наносимый увольнением ущерб, практического значения претензии работодателя не имеют.

Главным методом, используемым профсоюзами для достижения своих целей (более благоприятных условий труда), является забастовка. На данном этапе нашего исследования нет необходимости обсуждать вопрос, могут ли профсоюзы достичь устойчивого и длительного превышения ставок заработной платы для всех рабочих над уровнем, который бы установился на нестесненном рынке; достаточно отметить тот факт, что экономическая теория – теория классической школы, включая марксистское крыло, и современная, включая ее социалистическое крыло, – отвечает на этот вопрос категорическим отрицанием[85]. Здесь нас интересует лишь вопрос о том, какое оружие используют профсоюзы против работодателей. Главное в том, что все переговоры о заключении коллективных договоров идут под угрозой прекращения работы. Профсоюзные деятели доказывают, что желтые профсоюзы, т. е. профсоюзы компаний, – это фикция, потому что отказываются от забастовок. Если бы профсоюзы не угрожали забастовками, ведущиеся ими коллективные переговоры достигали бы не большего, чем личные переговоры каждого рабочего с администрацией. Но забастовка не достигнет цели, если часть рабочих к ней не присоединится либо компании наймут штрейкбрехеров. Профсоюзы используют угрозы и насилие против всех, кто пытается противиться забастовщикам. Они прибегают к насилию против личности и собственности штрейкбрехеров и предпринимателей или управляющих, которые пытаются их использовать. В XIX в. рабочие всех стран добились этой привилегии не столько благодаря изменениям законодательства, сколько в силу попустительства судов и полиции. Общественное мнение поддерживало притязания профсоюзов. Оно одобряло стачки и клеймило штрейкбрехеров как предателей и негодяев, одобряло акты насилия профсоюзов в отношении противящихся их требованиям предпринимателей и штрейкбрехеров и решительно осуждало действия властей, пытавшихся защитить последних. Человек, пытавшийся противиться профсоюзу, оказывался практически вне закона, и государство не могло его защитить. Утвердилось прочное убеждение, что профсоюзы имеют полное право прибегать к принуждению и насилию.

Такое невмешательство государства меньше бросалось в глаза в англосаксонских странах, где обычай всегда предоставлял больший простор для выражения личного недовольства, чем в Пруссии и в других частях Германии, где всемогущая полиция привыкла