Наступал самый решительный момент поединка, где все должна была решить сила и ловкость человека, его сноровка, умение и закалка. Всадники снова разъехались и вынули из-за пояса булавы. Разогнав коней, соперники устремились друг на друга, каждый потрясая своим оружием. Казалось, задень сейчас булава кого-нибудь, и тот свалится наземь замертво. Однако первый удар обоих соперников пришелся по воздуху. Кони уже не скакали, а крутились на месте, и удар булавы Милорада пришелся в булаву Гргура. Ответный же удар Гргура принял на себя круп гнедого младеновичского коня. Удар был настолько сильным, что конь от боли присел на задние ноги, потом захрапел, роняя изо рта розоватую пену, и дико шарахнулся в сторону, едва не сбросив седока. Но Милорад крепко сидел в седле и смог быстро усмирить зашибленное животное. Именно эта быстрота, пожалуй, и сыграла решающую роль, так как Гргур после удара на мгновение слегка расслабился и потерял бдительность. Милораду же удалось резко развернуть своего гнедого и подъехать к Гргуру с правого бока. Гргур тотчас поднял свою булаву, однако на мгновение опоздал и получил сильнейший удар в плечо, который вышиб его из седла. Гргур грохнулся наземь, потеряв свое оружие. И тут же Милорад удовлетворенно усмехнулся, подняв вверх булаву. Победа! Толпа загудела. Обрад Младенович разжал кулаки и с победоносным видом повернулся в ту сторону, где должны были стоять родители Зорицы…

Однако преждевременное торжество редко кончается весельем. Успех приходит лишь к тем, кто верит в него до конца, несмотря на первое падение.

Гргур быстро пришел в себя, вскочил на ноги и в один прыжок очутился возле гнедого. Схватив его под уздцы своими огромными, сильными ручищами, Гргур, забыв о саднящей боли в плече, бросился под передние ноги коня, держа поводья. Конь жалобно заржал, ударившись мордой о землю. Гргур же с необыкновенной ловкостью выскочил из-под коня, а Милорад перелетел через конскую голову и, потеряв по дороге булаву, упал на землю метрах в пяти лицом вниз. Гргур тут же, подхватив на лету булаву соперника, помчался к нему и уже через несколько секунд взгромоздился на его распластанное тело обеими ногами, а набалдашник булавы приставил к затылку теперь уже точно побежденного Милорада. Толпа зашевелилась, зашумела.

— Молодец, Гргур! Наша взяла! Ай да Гргур! Добивай, добивай его!

Не обращая внимания на свист и крики, старик Младенович приблизился к Гргуру и молящим голосом произнес:

— Остановись, Гргур! Вы были достойны друг друга. Хоть он и проиграл, но он мне сын. Он должен жить хотя бы для того, чтобы смыть с себя этот свой позор.

— Отпусти его, сынок, — поддержал и Андрия.

Гргур левой рукой отер пот, бросил у ног Милорада его булаву и с гордо поднятой головой отошел от поверженного, тут же подхваченный торжествующей толпой.

20

Турки налетели подобно смерчу. Никто и ничто скрыться от них не могло. В несколько минут все изменилось: крики, плачь, грабежи, насилия, пожары — все началось одновременно в разных концах села и со страшной силой. Об отпоре туркам не могло быть и речи — они ворвались так внезапно, что многие, так и не успев ничего понять, погибли, зарубленные ятаганами. Не трогали турки только семи-десятилетних мальчиков — дань кровью.

Во двор Жарковичей, молодой семьи Стефана и Даницы, живших вместе с отцом Стефана — шестидесятилетним Миливое — и двумя детьми — четырехлетним Буком и семимесячной Златой, — ворвалось пятеро детин в огромных желтых шальварах, с кривыми саблями, прикрепленными к широкому, несколько раз обернутому вокруг талии поясу. От перекошенных злобных лиц у себров замирали сердца. К несчастью своему, Даница находилась в это время во дворе и сыпала зерно гусям. Увидев турок, женщина выронила из рук глиняную миску с зерном и отступила на несколько шагов назад. На мгновение застыв от неожиданности, что увидели такую легкую добычу, завоеватели переглянулись, и один из них, видимо старший, кивнул. Тут же в два прыжка он очутился возле женщины и попытался повалить ее на землю, одновременно срывая одежду. Даница закричала, стала яростно отбиваться и царапаться, но этим лишь еще больше озлобляла и распаляла нападавшего. На помощь первому подбежал другой, остальные принялись шарить по двору. Двоим туркам удалось, наконец, свалить Даницу на землю. Она не своим, каким-то диким голосом в последний раз позвала:

— Стефан! Стефан!

Стефан стоял в хлеву и, прикусив губу и до боли сжав кулаки, в остолбенении молча наблюдал за этой сценой. Но, услышав крики Даницы о помощи, не выдержал. Схватив стоявшую у стены лопату и бросив взгляд на кусты жасмина, где вовремя успели скрыться старый Миливое и маленький Вучко, выскочил во двор и со страшным криком бросился на насильников. Но не успел он добежать, как кривой турецкий клинок задел его руку. В это время подоспели, выскочив из дома, другие турки, и тело Стефана оказалось рассеченным на множество частей.

Вучко заплакал, но Миливое успел в последний момент закрыть ему рот ладонью.

— Тихо, мой мальчик, тихо. Нельзя сейчас плакать. Пусть слезы наши кровью прольются с басурманов поганых. А ты смотри, Вучко, смотри внимательно и все запоминай. Хорошенько запоминай. Может, когда Господь Бог назначит день нашей расплаты, — шептал Миливое на ухо внуку, не спуская глаз со двора.

Зрачки у мальчика расширились. Он перестал плакать, лишь икнул пару раз и в ужасе следил за происходящим.

Даница еще сильнее закричала, увидев изрубленное тело мужа. В это время из раскрытого окна дома донесся плач маленькой Златки, видимо проснувшейся от криков матери. Остервеневшие турки бросились в дом.

— Не смейте! Злата! Молчи, моя детка! Не дам!

Даница резко поднялась с земли и бросилась наперерез врагам.

— Не дам убить!

В пылу она схватила за горло одного из турок мертвой хваткой, и тот ясно увидел перед собой обезумевшие глаза женщины. Одной рукой пытаясь освободиться, другой он нащупал эфес сабли. В это время грубый хохот изверга прервал плач ребенка. Турок поднял вверх свою саблю и со смаком наблюдал, как на ней дергается и корчится маленькое тельце. Увидев это, Даница вся обмякла, и резкий взмах врага оборвал еще одну жизнь. А через две минуты заполыхал дом Жарковичей, и только старый Миливое за кустом жасмина шептал своему внуку:

— Все запомни, Вучко. Все! И отомсти!

Вскоре горело все село. По избитой дороге на юго-восток шла под конвоем воинов султана группа мальчиков и женщин. Других жителей села в живых не осталось, а этих гнали в рабство.

21

Королю Марко пока удавалось мирно соседствовать с грозной Османской империей. Многочисленные дары и подношения, помимо обязательной дани, вполне удовлетворяли султана Мурата, и он милостиво позволял королю жить в своем прилепском дворце, не беспокоя грабежами и частыми вторжениями акинджиев в его владения.

Но как раз это возмущало его западных соседей, правителей Зеты братьев Балшичей, не прощавших Вукашинову сыну заигрываний с турками. Балшичи постоянно грозили ворваться на территорию его государства и отторгнуть какой-нибудь кусок. Это заставляло короля быть постоянно во всеоружии. Особый интерес у Балшичей вызывал город и крепость Костур, бывшая столица Синиши Палеолога-Неманича. И Марко часто приходилось лично находиться в Костуре с войском, чтобы таким образом обезопасить его и защитить в случае нападения. Если бы не старший брат, Балша Балшич давно пошел бы со своим войском на Костур. Последствия этого похода его мало интересовали — он жаждал крови и славы.