Инадапа повел Шарура через лабиринт коридоров, мимо бесконечных кладовых и мастерских дворца, в зал для аудиенций Кимаша-лугала. Как и прежде, Кимаш восседал на своем высоком подобии трона. Как и прежде, Шарур распростерся перед начальством, уткнувшись лицом в пыль, пока лугал не приказал ему встать.

— Я явился по твоему призыву, могучий лугал, — сказал молодой человек, отряхивая пыль.

— Вот и молодец, — благосклонно кивнул Кимаш. Лугал походил на бога, но сказывалось отсутствие божественной силы. — А теперь расскажи о своем путешествии в Имхурсаг, к нашим врагам.

Шарур рассказал, а потом рассказал о посещении храма Энгибила. Наклонившись со своего высокого сидения, Кимаш заинтересованно спросил:

— Ну так что, нашел Энгибил ту секретную вещь, о которой ты говорил, ну, ту, в которую влили свою силу великие боги Алашкуррута?

— Увы, могучий лугал, этого не случилось, — с сожалением ответил Шарур. — Он не отыскал эту вещь среди других подношений. Великий Энгибил решил, что такой вещи вообще не существует на свете.

Возможно, Кимаш и не обладал силой бога, но острым умом и хорошим слухом его природа не обделила.

— Значит, великий Энгибил думает так. А как думаешь ты, сын Эрешгуна? Ведь у тебя другое мнение?

— Да, могучий лугал, — ответил Шарур. — Я верил тогда, верю и сейчас, что боги Алашкурри просто не хотели, чтобы кто-то мог догадаться, что это за вещь. Ванак или торговец, который продал его нам, понятия не имел, что он продает, и вот теперь наш бог города тоже не знает, что это за вещь. Но он же не признается в неведении, верно? Когда это бог говорил, что чего-то не знает?

В зале резко прозвучал смех Кимаша, словно ветер принес из пустыни песок.

— А человек? Когда это человек признавался в своем неведении? Часто ли тебе доводилось слышать, как человек говорит, что чего-то не знает? Воистину, мы созданы по образу своих создателей, разве не так? А теперь скажи, почему ты настаиваешь на собственном мнении, хотя оно противоречит мнению бога? Ведь бог знает все-таки побольше тебя?

Как не раз бывало во время ответственной сделки, Шарур постарался удержать на лице бесстрастное выражение. Только сейчас он скрывал не недовольство предложенной ценой, а свое смятение. Он-то рассчитывал на поддержку лугала, а тот ясно дал ему понять, что он на стороне Энгибила.

Шарур осторожно проговорил:

— Могучий лугал, я уже отметил, в этом деле есть секрет. Боги могут хранить секреты от богов. Даже люди могут хранить секреты от богов, при условии, что боги не всегда знают, что от них что-то скрывают.

— Не стоит об этом, сын Эрешгуна, наш бог может услышать, — нахмурился Кимаш.

Шарур склонил голову.

— Подчиняюсь. — Лугал лучше прочих жителей Гибила, да и всех остальных в Кудурру, разбирался в секретах, которые следовало хранить от богов.

— Разве у твоего убеждения нет другой причины? — спросил Кимаш. — Дияла собирает воды из многих источников. Ярмук образуется от слияния множества ручьев. Ты же наверняка рассчитываешь на выгоду, причем получить ее надеешься не только от Энгибила, но и от богов Алашкуррута? Ты подумал, что если найдешь эту вещь, в которую горные боги вложили свои силы, то сможешь жениться на своей избраннице?

— Ты прав, могучий лугал. Я действительно думал об этом, — Шарур снова склонил голову. — Ты можешь заглянуть в самое сердце человека, из тебя вышел бы отличный торговец. — Кимаш на своем троне заерзал, прихорашиваясь, прямо как певчая птица перед возможной парой. Но Шарур продолжал: — Однако не только в этом причина моей уверенности. Я просто исхожу из того, что я видел и слышал, а не из своих надежд на что бы то ни было.

Кимаш нахмурился (он постарался сделать это так же грозно, как сделал бы Энгибил).

— Ты говоришь ерунду! Человеком движут в первую очередь его надежды и его вера! Откуда могут взяться какие-то другие взгляды?

— Человек может стремиться к правде, — скромно заметил Шарур.

— Ах, да. Правда. Но правда не одна. Вспомни луковицу, сын Эрешгуна. — Лугал, повидавший на своем веку больше человеческих слабостей и человеческих желаний, чем любой другой горожанин, выглядел слегка удивленным. — О какой такой правде ты говоришь? Разве не главное для тебя заполучить в жены Нингаль, дочь кузнеца Димгалабзу?

— Да, это правда. — Шарур признал то, что отрицать никак не мог.

— Неужели ты не видишь, что эта правда окрашивает все другие истины, как бывает у человека с глазами, налитыми кровью? Для него весь мир видится в красном цвете. —Кимаш не сомневался в своей правоте.

— Да, так бывает, — неохотно признал Шарур. Он знал, что лугал умен и грозен, но никогда раньше ему не приходилось спорить с лугалом один на один. Ему бы совсем не помешала чья-нибудь дружеская поддержка.

— Ну что ж, — удовлетворенно кивнул Кимаш. — Вижу, ты за словом в карман не полезешь. Многие до того слепы в отношении своих недостатков, что даже не догадываются об их существовании. Ладно. Слушай, что я скажу тебе, сын Эрешгуна. Перестань говорить обо всяких тайных вещах. Забудь о своей мечте. Принимай мир таким, каков он есть. Я вознагражу тебя за твой поход во враждебный город. Отплачу за то, что ты бросил вызов Имхурсагу. Энгибил уже дал тебе понять, что ты не сможешь жениться на дочери Димгалабзу. Ну так выбери любую другую женщину в Гибиле, сын Эрешгуна, пусть это будет даже одна из моих дочерей, и ты не только сможешь взять ее в жены, но выкуп за нее пойдет из казны лугала. Да будет так, как я сказал!

— Могучий лугал, твоя доброта может соперничать только с твоим великодушием.

— Вот именно, — самодовольно ухмыльнулся Кимаш. Если даже боги восприимчивы к лести, то как простому человеку избежать ее чар? Лугал между тем продолжал: — Такая перспектива поможет тебе отказаться от твоих глупых планов найти то, чего нет.

— Могучий лугал, я… — Шарур замялся. Он понимал: с Кимашем не поспоришь, правда действительно многолика. Лугалу хватало проницательности, чтобы видеть это в других, однако себя из числа этих других он исключал. Сейчас он должен был убедить Шарура отказаться от опасных замыслов, не противоречить воле Энгибила, тогда бог будет доволен и лугал не испытает