— Не знаю, смогу ли я дождаться, — прошептал он. — Когда вокруг меня люди, я стараюсь выглядеть довольным. Но в одиночестве я все время думаю, что нужно дать Мелоди свободу от всех супружеских обязательств. Несправедливо требовать от нее, чтобы она оставалась со мной. Я собираюсь сказать ей вечером, чтобы она считала себя свободной, если захочет; а после родов, или немедленно, чтобы она подала на развод.

— Нет, Джори! — вскрикнула я. — Не расстраивай ее больше… просто дай ей время. Она привыкнет к тебе. Ребенок поможет ей привыкнуть.

— Но, мама, я не знаю, смогу ли я жить так. Я все время думаю о самоубийстве. Вспоминаю своего отца и жалею, что у меня нет мужества сделать то, что сделал он.

— Нет, нет, милый. Ты никогда не будешь одинок. Мы с Крисом присели пообедать рядом с Джори. Он не

сказал и десяти слов после нашего разговора.

К ночи я незаметно убрала из поля зрения Джори все острые предметы. Я спала эту ночь в одной из его комнат на кушетке, боясь, как бы он не лишил себя жизни с целью освободить Мелоди и от себя, и от чувства вины. Во сне он вскрикивал и стонал:

— Мел… ах, как болит!

Я встала успокоить его. Он проснулся и с непонимающим видом посмотрел на меня.

— Каждую ночь ноги и спина невыносимо болят, — признался он. — Но не надо жалости: я просто хочу поспать.

Всю ночь он беспокойно ворочался. Ноги, которые днем не давали о себе знать, ночью мучили его постоянными болями. Нижняя часть спины раскалывалась от боли.

— Почему эти боли чувствуются лишь ночью, мучая меня? Ах, если бы разрешить все проблемы так, как мой отец!

Нет, нет и нет! Я прижала его к себе, покрывая его лицо поцелуями, обещая ему все на свете за одно желание жить дальше. Пот тек по его груди, пижама прилипла к коже:

— Положись на меня; держись, Джори! Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо. Все наладится. Это важнейшее испытание в твоей жизни, Джори. Выдержи его. Не сдавайся! У тебя есть я, есть Крис. Рано или поздно Мелоди изменит свое к тебе отношение и вновь станет твоей женой.

Пустым взглядом Джори посмотрел на меня: для него это все были воздушные замки.

— Спи в своей комнате, мама. Ты ставишь меня в положение неразумного ребенка тем, что спишь здесь, у меня. Я обещаю тебе, что не предприму ничего такого, что заставило бы тебя плакать.

— Милый, пообещай позвонить, если тебе что-то нужно. Мы с папой придем. Нам нисколько не трудно. Не звони Мелоди, потому что ей сейчас опасно вскакивать в темноте. Она нестойка на ногах и может упасть. Ты слышишь меня, Джори?

— Да, я слышу, — ответил он. Его мысли были где-то далеко. — Мне теперь больше ничего не остается, кроме как слушать.

— Скоро тебя начнет посещать психотерапевт: он. поможет тебе на твоем пути к выздоровлению.

— К выздоровлению? Ты имеешь в виду полупротез для спины? Я хотел бы его попробовать. — Он говорил это устало; его глаза были затуманены и потемнели. — Полупротезы для ног оказались удачны; я их почти не ощущаю. Но я не желаю носить это приспособление из тяжей, в котором я буду как лошадь в упряжи… — Он закрыл глаза, откинулся назад и вздохнул. — Мой Бог, дай мне силы выдержать все это. Или ты наказываешь меня за то, что я так гордился раньше своим телом? Ну что ж, ты как нельзя лучше наказал меня.

Руки его опустились, в глазах показались слезы, они потекли по щекам. Но через секунду он уже извинялся за них:

— Прости, мама. Слезы жалости к себе — это не слишком по-мужски, правда? Но я не могу быть все время сильным. Это просто минутная слабость. Иди к себе, мама. Я не сделаю ничего, что причинило бы вам с отцом еще большее горе. Я пронесу это наказание Божье до конца. Спокойной ночи. Пожелай доброй ночи Мелоди за меня, когда она придет.

Я прибежала к Крису, упала в его объятия и рыдала; он задавал мне вопросы, но я не отвечала на них. Он расстроился и разозлился:

— Ты не обманешь меня, Кэтрин. Ты что-то скрываешь, думая, что мне это принесет большую муку, в то время как наибольшая из всех мука — это не знать, что происходит!

Он ждал ответа. Я молчала. Тогда он повернулся на бок и быстро заснул. Эта его привычка спокойно засыпать, когда я не могла, очень раздражала. Я бы хотела, чтобы он проснулся, заставил меня все ему рассказать. Но он продолжал спать, повернувшись, чтобы обнять меня, погрузить свое лицо в мои рассыпавшиеся волосы.

Каждый час я вскакивала, чтобы посмотреть, не приехали ли Барт с Мелоди; не случилось ли чего с Джори. Джори лежал в кровати с широко раскрытыми глазами: очевидно, он также ждал появления Мелоди.

— Твои боли прошли?

— Да, ступай спать. Со мной все хорошо.

Перед апартаментами Барта я повстречала Джоэла. Он взглянул на мой белый шелковый пеньюар и вспыхнул.

— Я думала, — проговорила я, — что вы, Джоэл, переселились в комнату над гаражом…

— Да, да, я хотел уйти туда, хотел уйти, Кэтрин. Барт велел мне вернуться в дом; он сказал, Фоксворт не должен жить в положении слуги. — Его водянистые голубые глаза будто упрекали меня в том, что я не отговаривала его от переселения, когда он уведомил всех нас, что комнатка над гаражом пришлась ему по душе больше, чем великолепная комната в крыле Барта.

— Вы не понимаете еще, племянница, что это значит — быть старым и больным, и таким одиноким. Я годами страдаю бессонницей… меня беспокоят дурные сны, неожиданные приступы боли, я страстно желаю заснуть, но не в силах. Поэтому я встаю и брожу, чтобы утомить себя.

Ах, бродит, чтобы заснуть? Шпионит за всеми, вот что он делает! Но взглянув на Джоэла пристальнее, я устыдилась. Он стоял во мраке такой слабый, больной и истощенный — может быть, я несправедлива к нему? Может быть, вся моя неприязнь к нему из-за того, что он сын Малькольма? А эта неприятная привычка постоянно бормотать цитаты из Библии — не от нашей ли они бабушки, которая всегда настаивала, чтобы дети учили по одной цитате каждый день.

— Доброй ночи, Джоэл, — проговорила я с большей доброжелательностью, чем прежде.

Но он продолжал стоять, будто надеясь завоевать меня на свою сторону. Я подумала о Барте, который часто намеренно оскорблял меня в детстве, но перестал с тех пор, как начал читать Библию. Неужели Джоэлу удалось возвратить к жизни то, что я считала давно заснувшим и почившим? Вот и Барт часто приводит в доказательство своих мыслей какую-нибудь цитату из Библии.

Мой пристальный взгляд заставил Джоэла отпрянуть от меня будто в испуге.

— Отчего это у вас такой вид? — резко спросила я его.

— Какой, Кэтрин?

— Будто вы боитесь меня.

— Вы страшная женщина, Кэтрин, — с жалобной улыбкой проговорил он. — У вас такое милое лицо, такие мягкие светлые волосы; но иногда вы ведете себя так же жестоко, как моя мать.

Я поразилась этому сравнению. Неужели я похожа на злобную старуху?