При первой возможности мы отправились совершить круг почета по полю, где мы тренировались все эти дни. Спокойно, только наша команда.

Я не выпускал кубок, ни за что. Я обнимал его как ребенка до самой Америки. Там я передал его на секунду Грондоме, который попросил меня дать ему подержать кубок. Получив его назад, не знаю почему, но я почувствовал, что он уже другой, будто мне его подменили. Он уже не ощущался так же. Кубок, который я получил на стадионе, невозможно было поднять одной рукой. Рука дрожала, он был очень тяжелый. Я смотрел на него и не мог поверить. Я вертел его, да, вертел, чтобы убедиться, что все это не сон.

Пусть уходят и не возвращаются

Мы приехали на базу так быстро, что даже забыли о Билардо. Никто специально не собрал чемоданы. И вот наша команда уже возвращалась в Буэнос-Айрес. Но предварительно мы сделали то, что пообещали друг другу – круг почета по полю, где проходили тренировки. Только мы одни… Наша команда приехала в Мексику 5 мая, а тогда уже было 29 июня. Мы нуждались в своем личном празднике, и наш круг почета стал самым красивым в моей жизни. А затем мы выпили все, что не могли выпить за эти месяцы. Я обещал, что если мы выиграем Кубок, то мы выпьем бутылку «Чивас Регал». Так мы и сделали. Билардо, Мадеро, Паскулли, Тито Бенрос напились. Мы пили в моей комнате, где мы жили с Педро.

Невероятно, но в эту же ночь мы улетели в Буэнос-Айрес.

Мы выехали в одиннадцать ночи, и я до сих помню, как командир экипажа объявил: «Это большая честь возвращаться домой с победителями чемпионата мира!» Победители Кубка мира! То есть мы. Мы летели Аэролиниями с обыкновенными пассажирами в экономическом классе. В первом классе летели менеджеры команды. Все игроки в экономическом. Мы с Руджери сидели сзади и открыли еще одну бутылки виски. Мы постоянно пели и кричали «пьем за всех, мать вашу», а когда мы выпили за первый класс, где был радикал Сторани, то спели Марш перонистов. Всем полицейским мы кричали: «Эти дураки не хотят кричать, эти дураки не хотят кричать, эти дураки не хотят кричать, исчезните и не возвращайтесь». Они думали, что это глупость. Но сейчас эта песня стоила бы миллионы.

В какой-то момент мои силы иссякли. С медалью на шее и обнимая кубок, я уснул. Кажется, я не спал больше 24 часов, которые включали волнения перед игрой, саму игру и последующий перелет.

Когда я проснулся, мы уже подлетали к Эсейса. А оттуда мы отправились сразу на Пласа-де-Майо отмечать вместе с соотечественниками, как и подобает команде.

На балконе я почувствовал себя Хуаном Доминго Пероном

Выйдя на балкон Каса Росада с кубком в руках, я почувствовал себя Хуаном Доминго Пероном, который говорит с народом. Я всегда был перонистом и умру перонистом по завещанию моей старушки и Эвиты. Так как мы шовинисты, мы говорили Перон, Перон, но Эвита была гениальна. Женщины делают гениальные вещи, как, например, Кристина Киршнер. За это я ее уважаю.

Я всегда буду помнить этот момент. Это ощущение никогда не меняется: если бы я мог, я бы кинулся в толпу с флагом и побежал бы праздновать победу.

Если когда-нибудь я займусь политикой, то это будет перонизм, я люблю его. Мне известно, чего я хочу и чего нет: например, я не согласен с Маурисио Макри, новым президентом; я не говорю ничего о том, что он делал в «Бока», потому что там все было хорошо, но страна – это не клуб. Аргентинцы ошиблись, но мы были так закалены, что мы могли допустить ошибку на выборах и продолжить бороться. Нас ударили так сильно, что мы не знаем, куда деваться. И пока будет править Макри, я не вернусь жить в свою страну. Потому я и говорю: бороться и атаковать. Я не опускаю руки, потому что мне важна моя страна. В 2010 году я был изгнанником в спорте, теперь же я политический изгнанник. Но повторю, что я буду бороться. Сейчас так же, как и тридцать лет назад.

И надо заметить, что 30 лет назад Альфонсин был в полном порядке после всего, что он натворил с нами. Он даже не хотел появляться и остался на втором плане. Говорят, я не пожал ему руку, но это не так. Перед тем как выйти на балкон, когда Альфонсин поздоровался с нами в одной из комнат, он обнял меня, и я ему это позволил. Тем не менее кубок я оставил себе. Но я принял его объятия, потому что они показались мне искренними. Объятия благодарного человека. Альфонсин знал лучше всех, как мы обрадовали народ. А если народ доволен, то и я доволен. Праздник был не Альфонсина и не наш: это был праздник тех, кто заполнил площадь, испытывая счастье, подаренное нами. Я думал обо всех этих людях и о своей семье. Больше ни о чем.

Я всегда буду помнить этот момент. Это ощущение никогда не меняется: если бы я мог, я бы кинулся в толпу с флагом и побежал бы праздновать победу. Но я пошел домой в Вилья Девото, в тот дом, где жили и где умерли мои дорогие старики. Перед дверью народу толпилось больше, чем на площади. И эти люди оставались там несколько дней и ночей. Я не мог поверить. Один раз я впустил в дом двух мальчишек, поскольку мне стало их очень жаль, но всех я впустить не мог: они бы разрушили весь дом. Тем не менее эти двое символизировали для меня народ, и вместе с ними как будто бы зашли все.

Я уже пытался описать владевшие мною чувства: счастье, но в то же время и грусть. Потому что все мне стало казаться преувеличенным. И я сказал: я выиграл только чемпионат, только чемпионат.

Сейчас, когда прошло 30 лет с тех пор, как мы побеждали на чемпионате мира, я стал понимать, что эта победа означала для аргентинцев.

Х. Следующий чемпион

Футболка Аргентины набита у меня на коже с номером 10 на спине и повязкой капитана на левом плече. Невидимость этой татуировки не означает, что я ее не чувствую. И мне очень печально