– Бабушка! – воскликнул Алька. – Зачем он так себя мучил?

– Боялся опоздать, умереть, не закончив роспись капеллы. Микель не мог допустить, что бы работу передали другому художнику. Даже мысль об этом была для него мукой! А ещё он страшился сделать её плохо и не успеть переделать. Он не позволял себе быть хуже других. Но главным было все же не его страхи, а наслаждение, которое Микеланджело получал, видя результат. Это наслаждение гнало его вперёд и вперёд. Это наслаждение делало его счастливым. А какая получилась роспись! Миллионы людей прошли через капеллу, восторгаясь. Миллионы людей часами стоят, задрав голову, и любуются…

– Бабушка! Получается, он зря боялся, – не удержалась Василиса.

– Зря! – утвердительно кивнула бабушка Лючия. – Но он этого тогда не знал. Тогда он так сильно повредил зрение, что уже не мог прочесть ни строчки, не запрокидывая голову назад и не отставляя далеко от глаз письмо или книгу. Прошло много лет пока Микеланджело смог поправить своё здоровье, с этих-то пор он больше никогда не задирал голову и не смотрел на небо.

– И он не знает, что на небе горит звезда его имени? – недоуменно спросил Рибаджо.

– Я думаю, он догадался, когда увидел нас, – улыбнувшись, сказала бабушка Лючия. – Если мы все пятьсот лет помним его и знаем его скульптуры, значит, он велик!

– А то! – наконец-то смог вклинится в разговор Кешка. – Сколько же времени он так стоял, задрав голову?

– Зиму, весну, лето, осень и ещё часть зимы, – ответила бабушка Лючия.

– Класс! – взвизгнул Кешка и присел от удивления на свой хвост. – Класс!

– Как же это всё грустно, – покачала головой бабушка Василисы. – Неужто, и у Рафаэля такая грустная жизнь?!

Великий итальянский художник Рафаэль Санти.

– Как же это всё грустно, – покачала головой бабушка Василисы. – Неужто, и у Рафаэля такая грустная жизнь?!

– Отнюдь, Рафаэль был весёлым мальчиком, – бабушка Лючия хитро подмигнула глазом бабушке Василисы, – но я, старая перечница, не рискну рассказывать о нём сама…

– А как же, бабуль?! – удивился Рибаджо.

– Вам расскажет о нем, хороший знакомец, – Лючия сняла с книжной полки томик сказок Александра Сергеевича Пушкина, – вот он! Вы не против?

– Пушкин? – хором ахнули дети.

– Пушкин, Пушкин, весельчак и балагур, – бабушка Лючия подпрыгнула, получив удовольствие от собственной выдумки. – Ай да Лючия! Ай да молодец!

Поутру, всё так и получилось, путешественники отправились к Пушкину. Заклинания Лючии привели их прямо в кабинет поэта.

– Здравствуй, Сашенька, здравствуй дружок, – Лючия состроила умильную рожицу. – Извини, что помешать тебе вздумали.

При этих словах человек в чёрном сюртуке[264]обернулся, и тоже решил, было, состроить умильную рожицу, но передумал, а даже совсем наоборот надул щёки от негодования.

– Ах, это вы сударыня,[265]– Александр Сергеевич резво подскочил к бабушке Лючии. – Позвольте мне вам попенять,[266]душа моя! Разве так можно? Прошлый раз, когда мы с вами обсуждали стихи лорда Байрона,[267]вы, матушка, обещали на следующий день быть. А сама? Сколько времени минуло? Хотя к нянюшке моей, Арине Родионовне, вы на чай появляетесь с завидной регулярностью. Обижен я на вас, сударыня, обижен!

– Полноте вам, голубчик, гневаться на старую женщину, – бабушка Лючия улыбнулась своей самой дружелюбной улыбкой, – прости меня, окаянную! Зато посмотри, с какими гостями я к тебе наведалась. Они из будущего, из 21 века для знакомства с тобою прибыли.

Александр Сергеевич также резво подбежал к маме и бабушке, поцеловал обеим ручки. У Васюшки ручку для поцелуя принял, на минутку замер, вглядываясь в детское личико.

– Красавицей, сударыня будете, красавицей! Сколько сердец разобьёте, не счесть!

Потом отошёл на шажок, но разглядывать не перестал. Васюшка застеснялась, порозовела.

– Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.[268]

Александр Сергеевич засмеялся, видя стеснение Васюшки.

– Жаль, сударыня, не вам этот стих посвящён. Увидел бы вас раньше, посвятил бы вам!

– Полно тебе, Сашенька, девочку в краску вгонять, – затараторила бабушка Лючия, – обрати своё внимание и на мальчиков. Это вот мой оболтус – внучок, смотри, какой гренадёр[269]вымахал!

Александр Сергеевич с силой пожал руку Рибаджо:

– По какому ведомству[270]служите, юноша?

– По бабушкиному, – не смутился Рибаджо, – волшебничаю помаленьку…

– Ой, ли, помаленьку?! – усомнился Пушкин. – По решительности вашего взгляда, вывод напрашивается совсем иной. Вы, голубчик, в своём ремесле неистовый, неистовый…

Затем очередь дошла и до Альки.

– А вы, молодец, кем быть мечтаете? Где Родине послужить намерены? Не иначе как в гусарах.[271]Хотите, я перед Денисом Давыдовым[272]похлопочу, он из вас настоящего гусара сделает. Ваша матушка с батюшкой гордиться будут. Или у вас другие планы намечены?

– Я хочу быть моряком! – неожиданно вскрикнул Алька, чем вызвал у поэта улыбку.