– Да, сэр, – подтвердил инспектор Роджер, недоумевая, почему из-за вполне резонной просьбы надо задавать столько вопросов. – Все улики свидетельствуют, что Уилты занимаются переправкой наркотиков.

– Магистрат едва ли согласится, – упорствовал старший офицер. – Ведь мы располагаем всего лишь косвенными уликами.

– Помилуйте, когда Уилт едет на авиабазу, а на обратном пути во что бы то ни стало пытается от нас улизнуть, разве это косвенная улика? И уж тем более, когда его жена отправляется на плантацию лекарственных трав. Я все в отчете расписал.

– Верно, – сказал старший офицер, стараясь вложить в это слово все свои сомнения. – Но прямых улик там нет и в помине.

– Поэтому и надо произвести обыск, сэр. В доме наверняка обнаружатся следы наркотиков. По логике вещей.

– Да, но только если вы в Уилте не ошиблись.

– Сами посудите: он же знал, возвращаясь из Бэконхита. что мы у него на хвосте. Не мог не знать. Но как только выехал с базы, так полчаса кружил и в конце концов удрал…

– Это отдельный разговор, – оборвал Роджера старший офицер. – Без разрешения установить в машине шалопая передатчики – это форменное безобразие. Я считаю ваш поступок в высшей степени возмутительным. Извольте сделать для себя выводы. И потом, может, он был пьян.

– Пьян? – Роджер не сразу уловил, какая связь между предосудительным использованием передатчиков (чего в этом предосудительного?) и тем фактом, что Уилт был пьян.

– Ну, когда выехал из Бэконхита. Нарезался и не соображал, куда едет, вот и дал крюку. Янки очень хлебную водку уважают. Штука отвратная, но пьется легко.

Инспектор Роджер подумал-подумал и не согласился:

– Ни за что не поверю, что пьяный способен промчаться на такой скорости по такой дороге и не разбиться. И путь-то он выбрал неспроста – чтобы его не могли засечь по радио.

Старший офицер еще раз пробежал отчет. Сомнения его не улеглись, однако в версии Роджера была своя логика.

– А если трезвый, что же он бросил машину у чужого дома?

К этому вопросу Роджер был уже готов.

– Я же говорю: продувная бестия, голыми руками не возьмешь. Сообразил, что мы с него глаз не спускаем и станем докапываться, почему он дал кругаля. И теперь хочет нас убедить, что, мол, спьяну.

– Ну, если он и впрямь такой жох, то хоть весь дом переверните, а ничего не найдете, – покачал головой старший офицер. – Хранить наркотики дома он не будет, спрячет где-нибудь подальше.

– Да ведь он еще должен сбыть товар. И тут без машины не обойтись. Смотрите, что получается: Уилт едет на авиабазу, забирает товар, на обратном пути передает другому жулику, а тот торгует. Понятно, почему Уилту позарез надо было от нас уйти. Как-то сигналы на двадцать минут прервались. Наверное, тогда он и избавился от своего груза.

Старший офицер поневоле согласился с этими выводами.

– Пусть так. И тогда выходит, что я прав: устроите обыск – окажетесь по уши в дерьме. Ну, вы-то ладно, но ведь и я тоже. Так что про обыск и думать забудьте. Придумайте что-нибудь половчее.

Роджер вернулся к себе и отвел душу на сержанте Ранке.

– Развели, понимаешь, канитель! Как мы вообще при такой постановке дела ухитряемся хоть кого-то ловить? А вы за эти чертовы передатчики должны были расписаться!

– Я расписывался. Иначе бы мне их и не выдали.

– «Расписывался»! Вы соображаете, что написали? «Получено с разрешения старшего офицера Уилкинсона для скрытого наблюдения». Вот Уилкинсон обрадовался, когда узнал. Подвели вы меня под монастырь.

– А разве не так? Я думал, он вам разрешил…

– Не тем местом думали. Мы затеяли операцию ночью, а Уилкинсон уже в пять был дома Придется передатчики снимать. И займетесь этим вы.

Приструнив сержанта – теперь он будет маяться до самого вечера, – Роджер встал, подошел к окну и задумался. Что дальше? Если бы удалось выбить ордер на обыск… Вдруг его внимание привлекла машину внизу. До ужаса знакомая машина.

Ба, да это же «эскорт» Уилтов! Здесь, у полицейского участка? Что за чертовщина?

В кабинете Флинта Ева с трудом сдерживала слезы.

– Я не знала, к кому обратиться. И в Гуманитехе была, и в тюрьму звонила, и к миссис Брейнтри заезжала – Генри обычно заглядывает с ним, когда… в общем, когда хочет развеяться. Все перебрала, и нигде его нет, даже в больнице. Я знаю, вы его недолюбливаете, но вы как-никак полицейский и вам уже случалось… помогать нам. Вы так хорошо знаете Генри, – Ева смотрела на Флинта жалобными глазами.

Но инспектора ее взгляды не разжалобили. «Вы хорошо знаете Генри». Тьфу ты! Да, Флинт давно пытался раскусить прохвоста, но даже в те минуты, когда он сам не мог надивиться своей смекалке, инспектор не рискнул бы утверждать, что хоть немного постиг до жути непредсказуемую натуру Уилта С какой стороны ни зайди, все в нем непонятно. Взять хотя бы супружницу. Кем же это надо быть, чтобы жениться на Еве? Об их семейной жизни Флинт подумать не мог без содрогания. И вот эта бабища заявляется к нему в кабинет и, развалившись на стуле, объявляет, что «он знает Генри», да так, будто комплимент отвешивает. Ни стыда ни совести.

– Он прежде никогда надолго не пропадал? – спросил Флинт, а про себя решил, что он на месте Уилта пропал бы с концами еще до свадьбы.

– Никогда. Поэтому я так и переживаю. Вы, конечно, считаете его… чудным, но, честное слово, он хороший семьянин.

– Не сомневаюсь, – как мог, утешил ее Флинт. – А у него часом не амнезия, как по-вашему?

– Амнезия?

– Ну, потеря памяти. На нервной почве бывает. У него в последнее время случались серьезные неприятности? Мог он сойти с катушек… то есть перенервничать?

– Да вроде ничего особенного, – Ева не хотела рассказывать о докторе Корее и ее злосчастном возбудителе. – Разве что на дочек иногда сердился. И еще недавно в Гуманитехе случилось несчастье, девушка умерла Генри так расстроился. Он дает уроки в тюрьме, – Ева запнулась. Теперь она вспомнила, "что тревожит ее больше всего – Вечерами он занимался с одним злодеем, Маккалемом. По понедельникам и пятницам. То есть это он мне так говорил. А сегодня звоню в тюрьму, и оказывается, ничего подобного

– Что – ничего подобного?

– Нет у него в пятницу уроков, – при мысли, что Генри, ее Генри, обманывал ее, на глазах у Евы появились слезы.

– Но по пятницам он уходил из дома и говорил, что идет в тюрьму, так?

Ева безмолвно кивнула. На какое-то мгновение Флинт почти проникся к ней жалостью. Не первой молодости толстуха, четыре дочки-паскудницы, дома так колбасят, что хоть караул кричи. Неужто она не догадывалась, что за фрукт ее муженек? Ну и дуреха. Что ж, пора открыть ей глаза.

– Послушайте, миссис Уилт, мне очень нелегко вам это…