его слышала. Чуть отстранился, посмотрел ей в глаза:

– Я очень соскучился.

Она промолчала, но подвинулась к нему вплотную, обхватила его ногами и стянула с себя футболку.

Дальше все было как во сне. Они срывали одежду с себя, друг с друга. Он стискивал ее грудь, целовал, кусал плечи. Ее руки будто заново изучали его тело, ощупывая каждый изгиб, соски, грудь, кубики пресса, плечи. Она чувствовала его дрожь и наслаждалась этим. Он ее хочет! Он так сильно ее хочет! И старалась не думать о том, насколько сильно его хочет она.

Они уже были практически раздеты, Лешка замер на секунду, чуть отстранился, с досадой зажмурился:

– Тань, резинки нет.

– Неужели не готовился? – хохотнула она.

Он покачал головой. Почти не соврал.

– Пусть так, – что бы она там себе ни говорила, остановиться сейчас была не в состоянии. – Выйдешь?

Низ живота сладко заныл, разливаясь теплым напряжением по всему телу.

Она сейчас будет его. Доверяет. Хочет. Прошептал:

– Выйду, – и стянул с нее остатки одежды.

Диван едва выдерживал их страсть. Она вжималась в него, впивалась, пыталась слиться, раствориться. Царапала ему спину, кусала шею, выгибалась, стонала, кричала. А он стискивал ее в объятьях, ухватив за плечи, насаживал на себя, врывался в нее сильно, глубоко, навсегда. Не отпустил даже после конца. Тяжело дыша, лежал на ней, не разжимая рук, шептал на ухо:

– Таня, маленькая моя, Танюшка.

А она смеялась и вытирала слезы:

– Боже, что ты со мной делаешь? – спросила его еле слышно.

– Я люблю тебя, – ответил так же. – Я безумно тебя люблю.

Татьяна зажмурилась. Такие сладкие, такие приятные и такие не нужные ей слова. Прижалась к его груди. Позволила себя целовать. Целовала его сама, чтобы иметь возможность промолчать.

***

Спать остались все на том же диване — кровать для двоих была слишком узкой. Лешка ласкал ее, наслаждался каждой клеточкой ее тела. Проводил рукой по изгибу бедра, по-хозяйски покрывал поцелуями ее живот, покусывал соски, сжимал грудь, зарывался в волосы и шумно втягивал в себя ее аромат.

Уже светало, когда они оторвались друг от друга. Татьяна лежала у него под мышкой, кончиками пальцев обводя соски, а он дремал. Глаза были закрыты, дыхание становилось глубже.

– Леш, – они были одни в комнате, да и в целом доме, но она шептала. Не могла говорить это вслух.

– М?

– Леш, а почему ты тогда так поступил? Почему продолжил брать заказы?

Грудь замерла – вдохнул и не выдохнул. Резко открыл глаза, напрягся. Сердце пропустило удар. Повернулся на бок, чтобы видеть ее глаза. Так же шепотом ответил:

– Мне на учебу не хватало. На бюджет не восстановили. Мест не было. Либо ждать места, либо платное. Триста у меня было, сотни не хватало.

– Но ты же мог занять?! – в ее шепоте все же послышался крик.

– Мог. Наверное, и должен был. Но… Меня же на работу тогда не брали. Совсем. Как за квартиру платить, не знал, если бы еще и должен был… – зажмурился, сглотнул. – Надо было занять, выкрутился бы. Только тогда все казалось … неподъемным. Я все сделал неправильно. Поступил мерзко. Прости меня… Прости.

– Дур-рак, – она уткнулась лбом в его грудь, помолчала. – Уже простила.

Лешка шумно выдохнул, сглотнул стоявший в горле комок.

– И все равно дурак! – Татьяна пыталась сдержать слезы.

– Знаю, – потерся носом о ее волосы. – Прости, – прижал к себе крепче.

– Давай спать, – снова устроилась у него под мышкой, так, что один нос торчал.

Лешка очень нежно сгреб ее в охапку, устроился поудобнее сам, долго лежали молча. Он поглаживал ее по волосам, потом, похоже, все же уснул. Татьяна лежала без сна, рассматривая сереющие окна. Думала о том, что он ей сказал. О том, что она ему ответила. А она правда простила? Или просто секса захотелось? Лешка завозился во сне, накрыл ее ногой, подмял под себя рукой. Татьяна усмехнулась. Собственник. Даже во сне не отпускает. Не раздавил бы. Поерзала, чуть выползая из под его ноги, и задремала. Будь что будет.

Глава 27

Теплоход медленно шел вдоль берегов Канала имени Москвы. Большое водохранилище, искусственно созданное около ста лет назад, связывало единой сетью живописные городки: Дмитров, Дубна, Кимры, Калязин… Дальше начиналось Московское море и Волга. Экскурсовод много рассказывала о достижениях инженерной мысли и истории маленьких городов по берегам Канала. Величественные в прошлом, сейчас эти городишки представляли скорее жалкое зрелище и годились разве что для нетребовательного осмотра издали. Маковки деревянных церквей, купеческие дома, старые верфи, ну и, конечно, затопленная колокольня в Калязине.

Татьяна дремала, убаюканная шумом воды и монотонным бухтением экскурсовода. Пассажиры предпочитали прогуливаться по палубе, поэтому никто не мешал ей сидеть, вытянув ноги. Лешка сидел рядом, давая ей возможность облокотиться на свою грудь. Обнимал ее.

Экскурсовод, рекламируя другие туры своей компании, упомянул о туре в музей Серова.

– М, туда бы я сходила, – протянула Татьяна.

– Любишь живопись?

– Да! Серов же вообще великолепен. Девочка с персиками. Это же он!

– Ну, ее он писал в доме Саввы Мамонтова. Это в Москве.

– Я знаю, – фыркнула. – Все равно.

– Когда будешь нормально ходить – съездим, – чмокнул ее в макушку Лешка. – Можно будет на машине.

– На машине хочу в Крым!

– Это долго, – усмехнулся. – Лучше самолетом, а там взять напрокат.

Татьяна мечтательно зажмурилась, Лешка еще раз поцеловал ее волосы:

– Я помню, ты хотела в ботанический сад.

– А ты в Воронцовский дворец.

Довольно прищурился. Помнит. Значит, ей это было важно.

– Но в горы с палаткой после разрыва связок не пойдем!

– Ну маленькую радиалочку, – по-детски захныкала Татьяна.

– Совсем маленькую! На один день, – снизошел он.

– Хотя бы на два, – торговалась уже с азартом.

Теплоход развернулся и лег на обратный курс, когда солнце скрылось и забрызгал мелкий дождик. Большинство пассажиров поспешило спрятаться от непогоды в ресторане, а Лешка с Татьяной засмеялись.

– Это что, специально для нас?

– Вода сверху, вода снизу, все, как мы любим, — напомнил их шутку Лешка.

– Слушай, давай останемся. Мне не мешает.

– Можно, пока мелкий.

Лешка натянул свою куртку так, чтобы она прикрывала и Татьяну.