Я усмехнулся, вспомнив, как поддразнивал Кэт: ее кошачьи глаза не годятся в коллекцию, хотя в моей жизни нет ничего дороже ее. Соня наблюдала за мной, сдвинув очки к кончику носа. Наблюдала так, словно оценивала не марблс, а меня самого, хотя каждый шарик брала в руки, поворачивала так и сяк, рассматривала сквозь зажатую в толстых пальцах лупу с десятикратным увеличением – почти на каждом пальце золотые кольца, окруженные складками жира. Эти кольца ей, конечно, с пальцев не снять.

– Всё и все, как правило, притворяются чем-то другим.

Я вздрогнул: как точно она оценила меня. Словно бы знала, что я не Хэмиш О’Нил, хотя откуда ей знать?

Пока она изучала марблс, я выпил слишком много виски. Наконец она заговорила:

– У вас тут несколько копий – вот и вот, – вот этот шарик чинили, чтобы скрыть трещину, видите крошечные складки и помутнения?

Я кивнул.

– Стекло повторно разогревали. И есть несколько химер, – продолжала она, перемещая шарики. – То, чего никогда не существовало в оригинале. Пластиковые пакеты со старыми названиями, – с отвращением уточнила она. – Но в целом все очень неплохо. У вас зоркий глаз.

– Хотелось бы надеяться. Посмотрим, да?

– Посмотрим. – Она окинула взглядом коллекцию и засмеялась с одышкой. – Надеюсь, вы никуда не спешите: на это уйдет вся ночь.

Только в четыре утра кто-то по прозвищу Медведь закинул меня обратно в гостиницу на пикапе и помчался прочь. Я ничего перед собой не видел, распив на двоих с Соней бутылку виски. Попытался сосредоточиться на тропинке и рухнул вместе с сумкой шариков в кусты. Расхохотался, выбрался оттуда и побрел в номер.

Когда пикап проносился мимо виноградника, я успел заменить, что свадьба уже завершилась и не осталось ни одного гостя, даже моя Кэт не отплясывала. Необычно для ирландской свадьбы, но мы же не в Ирландии, и мне следовало бы предвидеть, что такие консервативные люди разойдутся рано. Я ввалился в гостиницу под сердитым взглядом хозяина, которому пришлось подняться в этот безбожный час, чтобы мне открыть, и по пути к лестнице налетал на все – на косяки и на мебель. Когда я дошел до номера, Кэт, уже каким-то чудом угадав, распахнула дверь, лицо искажено обидой.

– Где ты шатался, черт побери?

И я понял, что опять сделал это. Что бы я о себе ни думал, как ни надеялся измениться, я снова и снова причиняю людям боль. Хэмиш во мне берет верх, но полно валить вину на мертвого. Это я, а не он. Я. Это всегда был я.

Я жду Ли в машине, она собирается на вечеринку. Включила обогреватель, чтобы просушить прилипшие к ногам джинсы. Вновь вытащила из сумки и пролистала каталог – воспоминания моего отца, вся его жизнь, записанная красивым почерком. Просматриваю фотографии той статьи со стены «Мраморного кота». Фотографии зернистые, папа прячется за чужими спинами, но это он. И тут я впервые заметила дату в газете.

Позвонила маме, она ответила удивительно быстро для столь позднего часа.

– Привет, мам, надеюсь, не разбудила.

– Вовсе нет, мы тут пьем вино, Роберт напился и пишет твиты НАСА. – она засмеялась, и я отчетливо расслышала крик Роберта: мол, инопланетяне машут ему руками с Луны. – Мы вышли на балкон полюбоваться черным полнолунием. Чудесная ночь. Но ты конечно же не можешь уснуть, ты ж и в детстве не могла уснуть из-за луны, помнишь? Забиралась к нам в постель. Помню, однажды Фергюс унес тебя вниз и сварил горячий шоколад. Я застала вас обоих в темноте за кухонным столом: он уснул, а ты глядела в окно.

Это все из-за луны.

Я улыбнулась воспоминаниям.

– Не очень-то я с тех пор изменилась.

– Мальчики хорошо провели день? – спросила она.

– Замечательно.

Она снова засмеялась:

– Уверена, и ты тоже. Приятно иногда побыть одной. Тебе такая возможность редко выпадает.

Пауза.

– Все в порядке?

– Помнишь мое тринадцатилетие? У нас на заднем дворе был шатер, верно?

– Да, тридцать человек гостей, еда на заказ, столько хлопот.

– Папа был? Я что-то не припомню.

– Да, был.

– Значит, в тот день он никуда не уезжал? – Газетная статья датирована днем моего рождения, а чемпионат закончился накануне.

Она вздохнула.

– Столько лет прошло, Сабрина.

– Понимаю, но, может быть, ты припомнишь?

– Разумеется, он был на празднике, посмотри фотографии, он там повсюду.

Тут и я вспомнила. Я в короткой юбке и на высоких каблуках, словно шлюха, как мама только позволила мне разодеться подобным образом – впрочем, кого я слушала.

– А накануне?

– Что ты узнала, Сабрина? Ну-ка выкладывай! – командует она.

Тон жесткий, мне это неприятно.

– Я так и подозревала, – не дождавшись ответа, продолжает она, – и, вероятно, ты именно этому нашла подтверждение – что он завел интрижку на стороне. Он сказал, что едет в Лондон на конференцию, но я позвонила в гостиницу, а там его имени даже не слышали. Я подозревала неладное, он такое не в первый раз проделывал – скажет, будто едет в одно место, а сам едет в другое. Я это уже знала. Он вернулся утром твоего дня рождения. Я все ему высказала, но он и в тот раз как-то вывернулся, я уже не помню как. Вышло, как всегда, будто это я параноик. Так что? Что ты узнала? Кто это был? Та отвратительная Регина? Один бог ведает, сколько их было еще, но эту связь он всегда отрицал. Но я всегда подозревала, что они были вместе еще до нашего развода.

– Нет, он, кажется, был не с женщиной, мам. У него и впрямь была интрижка, только не такая, как ты подозревала. – Я сделала глубокий вздох. – Он поехал в Англию, на мировой чемпионат по марблс. Его команда из шести человек, «Электрические бабки», выиграла. В день моего рождения в газете появилась статья с фотографией. Он прячется на втором плане, но я его узнала.

– Что? Чемпионат по марблс? О чем ты? – Голос ее звучит нечетко, я соображаю, что не лучший момент выбрала для такого разговора, надо было отложить, но я не могла.

– Я же тебе сказала, мама, он всю жизнь играл в марблс. Участвовал в соревнованиях. И коллекционировал шарики.

Она умолкла. Слишком много информации, наверное.

– На фотографии я его узнала, но он играл под другим именем. Хэмиш О’Нил.

Слышно было, как она резко втянула в себя воздух:

– Господи, Хэмиш – это же его старший брат, он погиб, когда Фергюс был еще очень молод. Он мало рассказывал о нем, но кое-что я постепенно узнала. Фергюс его боготворил. О’Нил – девичья фамилия его матери.

Значит, Мэтти был прав. Это все Хэмиш. Он умер, скрываясь под именем моего отца, и отец в свою очередь принял имя Хэмиша. Не уверена, смогу ли я когда-нибудь до конца понять, почему он так поступил. Не уверена, что мне это следует знать.