Правда, доктор настаивала на больнице. Химиотерапия, сказала она, нужна срочная химиотерапия.

Я и про это почитал, благо дочки Шмулика меня хорошо научили. Лучше не буду повторять. Старость и так достаточное оскорбление, еще не хватало тебе беспрерывной рвоты и вылезших волос.

И никакой надежды! Слышишь девочка, так и написано черным по белому: после 75 лет никакой надежды на излечение. А ведь тебе даже не 75, хотя никто никогда не мог назвать тебя старухой. Ты всегда была моей гордостью и украшением. Да, украшением, даже в этот последний месяц, когда силы совсем тебя оставили.

А ты знаешь, как я замучился изображать бессонницу? Как назло всю жизнь хорошо сплю! Я даже специально шуршал газетой и бросал тапки на пол, чтобы ты поверила.

Но 137 таблеток! Ни больше, ни меньше! Совсем не так просто было накопить. Последние два дня я только и делал, что размешивал их в бутылке. К счастью, они совсем не видны в темном вине. Но я на всякий случай еще добавил меду и варенья. Согласись, получилось даже вкусно, похоже на ликер. Я и бутылку сполоснул, чтобы кошка не лизнула, она – известная сластена.

Уверен, на двоих хватит. Там еще зависит от веса, но благо мы с тобой не большие толстяки.

Смертельно хочу спать. Как все просто. Только не успел сказать Додику, как я любил его. Но он и так поймет, мой мальчик. Он поймет.

Конечно, ничего хорошего от Старика ждать не приходилось, но все-таки есть предел любым выходкам! Что, теперь менять все планы на осень, отказаться от собственного отпуска?! И это после такого тяжелого бесконечного лета, сдвоенных дежурств, разборок с Йоландой, похорон матери, наконец! Прошел ровно месяц, только успели установить памятник, и пожалуйста – старик собрался за границу! Турист хренов!.. И еще самостоятельность проявляет: «Хорошо, можешь не рваться, я поеду один». Один, как же! Восемьдесят пять недавно стукнуло, ни черта не видит, не слышит, слуховой аппарат принципиально не носит, недавно чуть не попал под автобус – зацепился палкой за цветочный бордюр.

Нет, покажите мне нормального человека, который ездит с отцом в отпуск! Ты раньше где был, дорогой родитель, лет тридцать назад, когда я только и мечтал рвануть куда-нибудь подальше? Тогда я тебе почему-то был не нужен! Запретить – и всё, пусть сидит дома и не выпендривается. Да, ему запретишь, как же, закажет билет по телефону, вызовет такси… Потом сляжет в этой чертовой Венгрии, мотайся, вызволяй! Еще неизвестно, какие там больницы, Восточная Европа, что от них ожидать.

Машина разогрелась, как духовка, за два часа стояния на раскаленной улице. Кондиционер тянет неважно в последнее время, но совершенно некогда попасть в гараж. И почему они заканчивают в четыре? Уроды! Какой нормальный человек может успеть в рабочий день? От жары стало тяжело дышать и заломило в затылке. Нажал на газ, но тут же тормознул и развязал шнурок на правом ботинке – последнее лето стали отекать ноги.

Вот, оказывается, как устроена жизнь! Сначала тебе даются ловкие легкие ноги, которые запросто бегут в любую сторону, с горы и в гору, но ты не замечаешь и не ценишь, у тебя другие задачи в голове – экзамены, военные сборы, девчонки, университет, дежурства… И никто не предупредит, да ты и не поверишь, что они вдруг станут тяжелыми и чужими – с толстыми синими венами и отекшими лодыжками, в которые врезаются резинки носков. Это в мать, она смолоду страдала варикозным расширением вен, еще до родов, а в последние годы с трудом могла втиснуть ноги в широкие ортопедические туфли, еще специально ездил за этими туфлями на Кармель, там один румын держал хороший магазин.

Да, сначала все тебе дается даром – теплые, пахнущие пирогами объятия матери, крепкие плечи отца, на которых так классно сидеть и смотреть салют в День независимости, надежные, загорелые до черноты руки брата. Утром рама велосипеда влажная и холодная, но это не страшно, Михаэль привычно вытирает раму и сидение сухой тряпкой, подхватывает тебя за пояс, легко запрыгивает сам… Сидишь себе и снисходительно посматриваешь на приятелей, что плетутся по тротуару с тяжелыми школьными сумками. А потом спрыгиваешь у самых ворот, старательно не замечая их завистливых и уважительных взглядов. И как всегда тебя догонит веселый, уже немного погрубевший голос брата: «Шай, не забудь про тренировку, я заеду в пять!» Специально быстро отбегал, чтобы брат крикнул погромче. Но все ребята и так знали, что его взяли вторым вратарем в школьную сборную.

Это было самое классное – стоять на воротах, настоящих футбольных воротах, а не между двух камней, как пацаны-ровесники, и не отрываясь смотреть на мяч, только на мяч, и чувствовать его тайное движение, его свистящую тяжесть, и бросаться вперед, и обрывать в последний миг этот сокрушительный полет. Михаэль тренировал его с пяти лет, сначала в шутку, на заднем дворе, бил и бил с разных сторон, а он, стараясь не расплакаться, все бросался и бросался на жесткий проклятый шар. И вдруг поймал равновесие, сам не понимая как, но мяч уже не пролетал мимо, а послушно падал в руки или отлетал от подставленной ноги. Брат страшно гордился своей наукой, несмотря на мамины громкие протесты по поводу разбитых ботинок и коленок. Никто из больших ребят не мог похвастаться такой ловкостью. В неполные восемь лет, конечно, по настоянию Михаэля, который был первым нападающим, его официально приняли в сборную!

И никто не расскажет, да ты и не поверишь, как скоро все исчезнет – стремительно постареет мама, наглухо замолчит отец и брат сляжет окончательно и бесповоротно с диким непонятным диагнозом «рассеянный склероз». Нет, сначала он просто начнет спотыкаться на ровном месте, мазать по мячу, хромать то на одну, то на другую ногу. «Переутомление, – скажут все вокруг, – выпускные экзамены, с кем не бывает!» И правда, наступит улучшение, но всего на несколько месяцев, Михаэль даже не успеет уйти в армию. А он так гордился, что распределен в летные войска! Потом начнутся какие-то бесконечные осмотры и врачебные комиссии, подключится все отделение, где мама работала операционной сестрой, будет еще одно улучшение, более длительное, мама даже перестанет плакать и устроит Пасхальный седер для родных и знакомых…

Чего-то распсиховался на ровном месте, мысли банальные лезут в голову, хорош! Просто устал. На Старика злиться глупо, не с кем бороться! Раньше в плохую минут мечтал все ему высказать, все обиды – и за себя, и за мать. Теперь смешно вспоминать, сам не таким прекрасным отцом оказался.

Но как подумаешь про эту поездку!.. На две недели в Венгрию с беспомощным Стариком. И жить с ним в одном номере? И что вообще там делать? «Проведать Родину, сходить на могилы…» Какая Родина, если ты уехал в сороковом году?! Какие могилы, черт побери, всех же расстреляли, сам говорил.

Зачем злиться? Может, Старик чувствует конец, хочет взглянуть в последний раз? Не все объяснишь словами. Сам, когда работал в Штатах, часто мечтал повидать Хайфу, старые привычные улицы, набережную. Йоланда бы сразу поняла и стала поддерживать. Она всех готова поддерживать и оправдывать. Девчонки совсем на голову сели, ничего дома не делают, на уме одни подружки и наряды.