– Нет.

– «Айриш таймс», маленькая заметка в нижней половине пятой страницы. Похоже, он устал. Выбросил концертино в реку. И прыгнул следом.

Так он был вчера на мосту! А я оставался дома!

– Бедолага! – Управляющий невесело хохотнул. – Какая смешная, страшная смерть. Дурацкое концертино – терпеть их не могу, а вы? – падает вниз, как больная кошка, нищий летит следом. Я смеялся и сам стыдился этого смеха. Да. Тела так и не нашли. Пока ищут.

– Господи! – вскричал я, вскакивая. – О черт!

Управляющий смотрел на меня, дивясь моему волнению.

– Вы ничем не могли бы ему помочь.

– Мог! Я ни разу не дал ему даже пенни! А вы?

– Если вспомнить, да, тоже ни разу.

– Но вы еще хуже меня! Я сам видел, как вы носитесь по городу, раздавая монетки направо и налево. Почему, почему не ему?

– Наверное, мне казалось, что это перебор.

– Да, черт возьми! – Я тоже стоял теперь у окна, смотрел на кружащий снег. – Я думал, непокрытая голова – прием, чтоб меня разжалобить! Дьявол, через какое-то время начинаешь думать, что все – только уловки! Я шел зимними вечерами под проливным дождем, а он пел, и мне становилось так зябко, что я ненавидел его до дрожи. Интересно, со сколькими людьми получалось так же? Вот почему ему никто не подавал. Я думал, он такой же профессионал, как и все. А может, он был настоящий бедняк и только в эту зиму начал просить подаяния, продал одежду, чтобы купить еды, и очутился на улице без шапки.

Снег падал быстрее, скрадывая фонари и серые статуи под ними.

– Как их различить? – спросил я. – Как узнать, кто честный, а кто – нет?

– Беда в том, – сказал управляющий тихо, – что никак. Многие попрошайничают так давно, что очерствели, забыли, с чего все начиналось. В субботу была еда. В воскресенье кончилась. В понедельник они попросили в долг. Во вторник стрельнули первую спичку. В четверг – сигарету. А через несколько пятниц оказались перед дверями отеля «Ройял хайберниен». Они не смогут объяснить, что с ними произошло и почему. Одно точно: они висят над обрывом, цепляясь кончиками пальцев. Может, тому бедолаге с моста О’Коннела наступили на руки и он отпустил хватку? Что это доказывает? Нельзя замораживать их взглядом или смотреть мимо. Нельзя убегать и прятаться. Можно только давать всем без разбору. Если начнешь проводить градации, кто-нибудь обидится. Я жалею, что не подавал слепому певцу всякий раз, как проходил мимо. Ладно. Ладно. Будем утешаться, что дело не в наших шиллингах, а в его семье или прошлом. Теперь не узнаешь. В газете нет даже имени.

Снег бесшумно сыпал за окном. Внизу поджидали тени. Трудно сказать, снег делал овец из волков или овец из овец, мягко укутывая их плечи, спины, их платки и шапки.

Минуту спустя, спускаясь в нездешнем ночном лифте, я обнаружил, что держу в кулаке новую твидовую шапку.

В рубашке, без пиджака, я шагнул в ночь.

Я отдал шапку первому подошедшему. Не знаю, пришлась ли она впору. Все деньги, что были в моих карманах, мгновенно разошлись по рукам.

Тогда, одинокий, дрожащий, я внезапно поднял глаза. Я стоял, и мерз, и пытался сморгнуть снежинки, бесшумный слепящий снег. Я видел высокие окна отеля, свет, тени.

Как там у них? Горят ли камины? Тепло ли? Кто эти люди? Пьют ли они вино? Счастливы ли они?

Знают ли они хотя бы, что я ЗДЕСЬ?

В далекой-далекой стране за дремучими лесами на самом краю света жила-была Старушка, и было ей 90 лет. Она жила за закрытыми дверями и никогда не открывала их, ветер ли, дождь стучали, воробьи ударяли своими клювиками по крыше или мальчишки с полными ведрами гремящих раков проходили мимо ее дома. А если бы вы поскреблись в ее ставни, то услышали бы:

– Проваливай, Смерть!

– Я не смерть, – скажете вы.

Но она крикнет в ответ: «Смерть, я знаю, это ты пришла сегодня под видом молодой девчонки! Но я-то вижу кости под твоими веснушками!»

Кто угодно мог постучать, но Старушка говорила всегда одно и то же:

«Я вижу тебя, Смерть! Ты пришла под видом точильщика! Но дверь закрыта на все замки! Я заклеила все трещины, залепила все замочные скважины, заделала воздуховод, затянула окна тряпьем и отключила электричество, так что ты не сможешь проскользнуть со сквозняком! И телефона у меня тоже нет, поэтому ты не позвонишь мне темной ночью. И еще мои уши забиты ватой, так что я не услышу твой ответ. Проваливай, Смерть!»

Вот так про нее говорили. А те мальчишки, которые не верили в эти сплетни, сами могли проверить – они кидали на крышу камешки, и тогда в ответ раздавалось: «Проваливай, ты, черная с белым лицом!»

Следуя такой тактике, Старушка могла бы жить вечно. Смерть бы ее не достала. Ведь все старые микробы в ее доме должны были заскучать и пойти спать. А новые микробы, которые появляются на планете каждую неделю или 10 дней, если верить газетам, не смогли бы пробраться сквозь седум душистый, руту пахучую, темный табак и клещевину, растущие возле каждой двери.

«Она нас всех переживет», – говорили в городе.

«Я всех их переживу», – говорила Старушка, сидя одна в темной комнате и раскладывая пасьянс.

Шли годы, никто уже не стучал в ее дверь: ни мальчик, ни девочка, ни бродяга, ни путешественник. Дважды в год семидесятилетний продавец из бакалейной лавки приносил к ее дому пакеты с разной мелочевкой, от птичьего корма до молочного бисквита, упакованные в яркую бумагу с желтыми львами и красными чертятами, и отступал в гущу леса, который начинался у самого порога.

Продукты могли простоять там неделю, нагреваясь на солнце и охлаждаясь под светом луны; отличный способ борьбы с микробами. А потом в одно утро все исчезало.

Старушка продолжала ждать. И делала она это очень хорошо, закрыв глаза и скрестив на груди руки, она прислушивалась, она всегда была начеку.

Поэтому для нее не стало сюрпризом, когда 7 августа, на девяносто первом году ее жизни, на пороге дома появился молодой загорелый мужчина.

Он был одет в белоснежный костюм такой белизны, какой бывает только снег, шурша соскальзывающий, словно простыни, с зимних крыш, чтобы укрыть спящую землю.

Он проделал большой путь пешком, но выглядел вполне свеженьким и чистеньким. У него не было палки, на которую можно опираться, и не было шляпы, укрывающей голову от солнечных лучей. И он ни капельки не вспотел. Но самое главное, он принес с собой только одну вещь – маленькую бутылочку с ярко-зеленой жидкостью внутри. Засмотревшись на этот зеленый цвет, он почувствовал, что оказался у дома Старушки, и поднял на него глаза.

Он не прикоснулся к ее двери, а стал медленно обходить ее дом, чтобы она смогла почувствовать его присутствие. Затем он позволил Старушке поймать свой проникающий взгляд.