– Боже, Дамьен!

– Я вскочил на лошадь и поехал за ним. Он направился к дому, где жил любовник моей матери, и застал их вдвоем. Думаю, он намеревался убить их обоих.

Адель предположила самое ужасное.

– Он действительно убил ее?

– Нет, увидев их вместе, он убежал. Моя мать попыталась его догнать, и как раз в это время я появился там. Она села на мою лошадь и помчалась за ним, но в парке она упала с лошади, разбилась и погибла. Я первый обнаружил ее, когда побежал за ней.

Ощущая мучительную боль в груди, Адель проговорила хриплым голосом:

– Мне так жаль вас, – и сжала его руку.

– Я побежал домой и рассказал все отцу, и это было еще хуже, чем мой первый рассказ. Потом в тот день, когда похоронили мою мать, он пошел в Уайтчепел, ввязался в драку и буквально напросился на то, чтобы его закололи. А я во всем происшедшем винил себя.

Услышав эти слова, она почти окаменела.

– Но ведь вы были совсем маленьким мальчиком, Дамьен. Это не могла быть ваша вина, вы рассказали то, что видели, вы оказались только вестником несчастья.

– К тому же не очень тактичным.

Адель положила обе руки ему на плечи и сжала их. В ответ он обнял ее.

– Но сегодня утром, – продолжал он, – бабушка сообщила мне, что мой отец страдал от своей, как она назвала это, «неустойчивой психики».

– Неустойчивой психики? – удивленно переспросила Адель. – А что это значит?

– Иногда он бывал счастливым и жизнерадостным, как ребенок, а иногда на него нападала меланхолия, и это могло длиться неделями.

– И вы ничего об этом не знали?

Дамьен медленно подошел к кровати, на которой лежала Кэтрин, и внимательно посмотрел на нее.

– Я помню, что он исчезал на какое-то время, и я его долго не видел. Потом он появлялся с чудесными подарками, и мы танцевали и развлекались всю ночь. Никакой меланхолии я не помню.

– Наверное, он скрывал это от вас, чтобы не расстраивать, вы ведь были еще ребенком.

– Да, наверное. – Он опять повернулся лицом к Адели. – Еще бабушка рассказала, что он несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством, до того как он познакомился с моей матерью.

Пройдя через комнату, Адель подошла к нему и дотянулась рукой до его щеки, он прижал ее руку своей.

– Многие годы бабушка пыталась успокоить, убедить меня в том, что я не виноват в случившемся, но я ей не верил.

Оба они какое-то время смотрели на старую женщину, неподвижно лежавшую в кровати.

– А теперь вы верите? – спросила Адель.

Он долго обдумывал ответ.

– Мне кажется, я должен простить девятилетнего мальчика, который не знал, как следовало поступить. Но я не думаю, что когда-нибудь избавлюсь от чувства вины. Я всегда буду терзаться, вспоминая, как я сообщил об этом отцу. Я не пытался смягчить удар и не думал о том, что почувствует отец, я только злился на мать, и я хотел, чтобы она была наказана.

С сочувствием и пониманием Адель слушала его.

– Вам ведь было всего девять лет, Дамьен. Вы многого не знали в жизни и не могли понять, что переживала ваша мать. Вполне естественно, что вы разозлились. А теперь вы, безусловно, правы, вам следует простить девятилетнего мальчика, каким вы были тогда. Ваше теперешнее раскаяние – это сожаление взрослого человека, который хорошо знает, как ему следовало поступить тогда. И теперь вы, безусловно, сделали бы все иначе – осторожно и тактично, – я уверена в этом. Я ведь видела, как вы справлялись с тем, что произошло между нами.

Дамьен поцеловал ее руку.

– Вы очень добры ко мне, – тихим голосом произнес он.

Адель с трудом сдерживала слезы и совершенно не знала, что ей следовало сказать.

– Давайте не будем больше говорить об этом, – сказал он, – мне так приятно вас видеть.

Она не сводила глаз с его лица, такого прекрасного, освещенного проникающим через окно светом. Глаза его были прикрыты, он выглядел успокоившимся и продолжал целовать ее руки, что вызывало дрожь и гусиную кожу по всей ее спине, А губы его двигались все выше и выше.

– Не требуйте, чтобы я остановился, Адель, – прошептал он, – пожалуйста. У меня был мучительно тяжелый день, просто дайте мне возможность получить немного удовольствия.

Адель вся задрожала. Она не могла бы потребовать, чтобы он остановился, даже если бы захотела. Все, что она в состоянии была сделать, – это закрыть глаза и ощущать сладость прикосновения его влажных губ к ее коже.

– Я не собираюсь просить вас остановиться, – совсем тихим голосом проговорила она, в этот момент желая, первый раз в своей жизни, быть жадной и эгоистичной и даже не осознавая, каким хриплым стал ее собственный голос, – я устала и больше не могу бороться сама с собой.

Дамьен остановился и с удивлением взглянул на нее. Хотя в его глазах пылало неутоленное желание, он был невероятно поражен ее словами, и видно было, что он ждал объяснений.

Она не знала, должна ли она была рассказать ему о своем решении не выходить замуж за Гарольда. Она боялась его реакции. Недавно он обвинял ее в самых страшных грехах. Покажется ему это решение еще одним неразумным поступком непостоянной женщины, которая не может сохранять верность? Или он будет доволен? Доволен тем, что она наконец поступила по велению своего сердца?

Она продолжала смотреть на него, видя вопрос в его глазах. Она обожала этого человека. Это уже невозможно было отрицать. И мысль эта с болью и отчаянием рвалась наружу...

– Я не выйду замуж за Гарольда, – наконец произнесла она, и с плеч ее свалилась невероятная тяжесть. – Я намерена сказать ему об этом, как только представится возможность.

Адель с нетерпением ждала его реакции, а он не мог прийти в себя от шока.

– Могу я спросить почему?

– Потому что я не люблю его, и если я выйду за него замуж, это будет нечестно по отношению к нам обоим.

В животе у нее что-то сжималось и разжималось, она неуверенно посмотрела на кровать, как будто желая убедиться, что Кэтрин спит и не слышит их разговора.

И как раз в этот момент отворилась дверь. Дамьен и Адель отошли на шаг друг от друга и увидели входивших в комнату Юстасию и Беатрис.

Заметив их, Юстасия остановилась:

– Дамьен, я не думала, что ты здесь.

Адель взглянула на свою мать, которая весьма неодобрительно посмотрела на дочку. Подойдя к кровати, Юстасия взяла Кэтрин за руку.

– Привет, мама, – бодрым голосом сказала она, однако старая леди даже не пошевелилась.

Дамьен повернулся к ним спиной и отошел к окну. Молча смотрел он на посеревшее небо. Адель до сих пор испытывала дрожь из-за тех слов, которые она только что сказала Дамьену. Она не знала, каковы будут последствия ее признания. Мать была весьма недовольна ее решением. Что подумает Юстасия? И сам Гарольд? И чего захочет Дамьен после того, как все окончательно прояснится? Она не могла скрывать от самой себя, что до сих пор мечтала о счастливом конце ее романа с красивым темным рыцарем. Даже сейчас тело ее горело от желания после того, что произошло между ними. Ей хотелось большего, больше разговоров, прикосновений. Она очень надеялась, что щеки ее не горели и чувства ее не были видны окружающим.