должно быть стыдно. Она родила его неизвестно от кого! И вот результат! Потерянный, с самого начала неудачный ребёнок. Как бы ты отреагировала, если бы я родила неизвестно от кого?

– А как мне надо реагировать? Почему потерянный и неудачный – не понимаю! Если ребёнок родится рыжим? Станет любить копчёную селёдку! Будет левшой! Я не понимаю выражения «родила неизвестно от кого». Главное, что ей известно. И не собираюсь вмешиваться в интимную жизнь твою или кого бы то ни было.

– Мам, это другое! – растерянно ответила Ольга. – При чём тут копчёная селёдка? Измена в семье и копчёная селёдка? Ты серьёзно не видишь проблемы?

– Не вижу. А вижу желание покопаться в грязном белье.

– Не знала, что ты… считаешь это нормальным! Ты же медик! Это же вредно для здоровья спать с кем попало!

– Секс вреден для здоровья? И снова непонятно, что значит «спать с кем попало»? Как ты можешь определить, что Ундюгерь спала с кем попало? По каким критериям? Если для тебя мужчина, с которым она спит, является «кто попало», то какое ей должно быть до этого дело?

– Ну… секс не вреден нормальным людям… – окончательно растерялась Ольга. – Ты неправильные вопросы задаёшь! Неужели изменять мужу – это хорошо и родить от кого-то, но не от мужа тоже хорошо? Ты оправдываешь Ундюгерь, а на её совести уже вторая смерть!

– Это не наше дело.

– Ты всегда так говоришь! Но ведь Женька погиб! И секс разный бывает, мам. Кому-то полезен, а кому-то вреден! И ясное дело всё упирается в семью. Кто виновен, если не Ундюгерь?

– Я думаю, что ты не должна беспокоиться об этом, Оль, – вздохнула Анжела. – Но если хочешь поговорить о вредности для здоровья, то подумай о курении, например. Надо всегда начинать с себя.

Ольга вспыхнула, бросив быстрый взгляд в сторону. Не нашлась что ответить, а краска заливала лицо. Неужели мама догадывается? Или знает о том, что она курит иногда? Это невероятно стыдно и неприятно. Осуждать Ундюгерь и пылать праведным гневом проще, чем обратить внимания на собственные недостатки. Мама никогда не упустит момент указать дочери, куда лезть не надо.

– Поехали.

Ольга послушно завела мотор. Прогрев машину, осторожно тронулась. И тут подумала о том, что везёт пассажира. Прислушалась к себе, но не испытала страха. Она хороший водитель и просто везёт маму. Чего бояться? Один страх вытеснил другой. Только и всего.

– Мам, ты говорила с папой?

– О чём?

– Ты не видела его, когда пришла?

– Видела. Но мы не разговаривали.

– Видела, как он утешал Аньку? Она ему как дочь. – Ольга начала свою любимую тему, пытаясь избежать продолжения разговора о вреде курения.

– Так и есть. Что тебя удивило? У папы давно другая семья, надо отнестись к этому с уважением.

– А мне смотреть на это противно. Да и ты держишься на расстоянии, будто он тебе чужой человек. Плевать на уважение!

Анжела не ответила. Она устало смотрела на дорогу. Унылый пейзаж не приносил успокоения. Голые кустарники, растущие на обочине, грязный снег на асфальте, около мусорных контейнеров роется бездомная собака. За городом та же безнадёжная унылость, кусты и снег.

– Мам, представляешь, они всё утро потихоньку бегали на кухню и выпивали.

– Тяжело хоронить близкого человека.

– Отвратительно бегать на кухню и пить самогон, когда близкий человек лежит в гробу! – зло бросила Ольга. Анжела усмехнулась и покачала головой. – Папа тоже отвратителен! Он даже не подошёл ко мне! Я ему больше не дочь.

– Не говори глупостей. Этого никто не отнимает у тебя.

– На словах да! Не отнимает! Но кому нужны слова? Важны поступки.

– Мне жаль, я не могу ничего изменить.

– Я тоже не могу. Да и нужно ли что-то менять? Я стояла там, смотрела на него… Чужой он мне стал, мам! Я его совсем не узнаю. Раньше он был не таким. Смеётся, запрокинув голову, руки трясутся, глаза красные – ужасное зрелище. Мне страшно, будто я ошиблась в человеке.

– Все мы изменились.

Ольга не знала, как сказать маме о том, что её гложет. Получается, что отец поменял семью в прямом смысле этого слова. Была у него дочь Ольга, стала дочь Аня. А Ольга растаяла как дым. Она теперь посторонний человек. И Анжела тоже посторонний. Папа больше не их покровитель, не ценит их, не любит и не думает о них.

– Мам, мы и так проживём, правда?

– Правда.

– Завтра мы станем разучивать новый танец для конкурса. Пора возвращаться к работе!

– Это хорошо.

– Знаешь, я думаю создать страничку в интернете и выкладывать фотки и видео своих девочек. Надо, наконец, подойти к этому серьёзно. Я давно собиралась заняться социальными сетями, раньше всё лень было.

– Покажешь мне?

– Обязательно! Планов много, надо начинать их реализовывать!

Машина свернула на просёлочную дорогу. Её хорошо расчистили и убрали снег, поэтому не пришлось снижать скорость. Через четверть часа показались первые памятники кладбища, затем крыша автобуса и несколько автомобилей, припаркованных, как попало. У автобуса стояли несколько молодых людей, они курили и негромко разговаривали. Ольга остановила машину недалеко от главных ворот.

– Ты не замёрзла, мам?

– Нет.

– Как долго они там! Может, выйдем? Пошли сами по себе! Хотим и идём!

– Подождём ещё.

– Что они нам?

Спустя какое-то время показалась процессия, которая двигалась к выходу с кладбища. Ольга разглядела отца, сгорбленного, с красным лицом. Он вёл под руки Наталью и Аню. За ними шёл Ян с Зиночкой, прильнувшей к нему. Соня вышла с кладбища одной из последних. Ни на кого не глядя, забралась в автобус. Он тут же тронулся с места, будто её и ждал. Остальные члены семьи остановились у одной из машин. Марат закурил и заговорил с водителем. Ян нервно поглядывал на Зиночку, пытаясь позвонить по телефону, который держал в руке. Но у него никак не получалось это сделать. Зиночка жалась к нему, постоянно что-то шепча на ухо. Ян тягостно усмехался и снова пытался позвонить.

– Когда они уедут отсюда? – досадливо мотнула головой Ольга. – Холодно уже! Вон у отца нос красный! И в кафе пора, на поминки! Сколько можно курить?

Наконец, докурив, Марат подсадил Наталью с Аней в машину, туда же села Зиночка. А мужчины подошли к другому автомобилю и сели в него. На Ольгу с Анжелой никто не обратил никакого внимания. Подул ветер, и с деревьев посыпались комья снега.

– Пошли, мам? Они уже уезжают!

Анжела с сомнением покусывала губы, но дочь резко распахнула дверцу, кутаясь в толстый шерстяной шарф. Они вышли и направились