— Естественно, что они будут связаны и опоены зельем, — утешил Молин Принца, — ибо это часть обычая, даже можно сказать традиция. Нам приходилось страдать от того, что выжил не тот человек, — быстро добавил Молин, не упоминая о том, что жрецам как-то пришлось претерпеть То, что все одиннадцать скончались от ран еще до завершения ритуала. С годами жреческая каста научилась быть чрезвычайно практичной, когда речь заходила о ее интересах.

Кадакитис уставился на пол комнаты. Он быстро посмотрел в окно, но виселицы и трупы не оставили в сознании Принца мысли, что Молину следует переехать в иное жилище. Немой налил в кубки местного вина, весьма приятного на вкус, учитывая местность, в которой оно производилось. В окрестностях города почва была такова, что вино отличалось в лучшую сторону, нежели хлеб или сыр. Молин предложил губернатору кубок.

— Молин… я не могу. Даже если бы это был просто танец… нет, даже и в этом случае нет, — Принц расправил плечи и попытался изобразить на лице решимость. — Молин, вы ошибаетесь, для Принца Крови такое не подобает. Дело не в том, что это ляжет пятном на мою репутацию, но я не могу совокупиться с рабыней из храма во время народного праздника.

Приняв во внимание отказ. Молин подумал, не мог ли он взять роль Вашанки на себя, зная, кто предназначен на роль Азиуны. Однако жрец был честен с Принцем: чрезвычайно важно, чтобы ребенок был правильно зачат.

— Мой Принц, мне нелегко просить об этом, ничуть не легче, чем сообщать моим братьям в Рэнке о решении по этому вопросу. Рабыня — одна из лучших представительниц Севера, а само действо будет окутано мраком строжайшей тайны.

Рука Вашанки тяжело возлегла на отцов города. Мой Принц, и игнорировать его присутствие никак нельзя. Об этом ясно сообщают прорицатели и даже ваши личные церберы, стражи Имперского Порядка, могут не устоять перед угрозой ничем не сдержанного присутствия Вашанки!

Сделав паузу. Верховный Жрец тяжело глянул в глаза молодому губернатору, вынуждая того признать слухи, которые витали в городе, но никогда не обсуждались. МОЛИН МОГ ПРОСЛЕДИТЬ СВОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ОТ БОГА, А КАК НАСЧЕТ ТЕМПУСА? ЦЕРБЕР НОСИЛ ЗНАК ВАШАНКИ, НО БЫЛ ПРОИЗВЕДЕН НА СВЕТ ДАЛЕКО ЗА ПРЕДЕЛАМИ ХРАМА.

— Кто мы такие, чтобы направлять волю богов? — ответил Принц, отводя взгляд и уклоняясь от прямого ответа.

Молин выпрямился во весь свой высокий рост — на несколько пальцев выше Принца — золотая тиара едва не съехала ему на лоб.

— Мой Принц, мы и есть проводники, единственные настоящие проводники его воли. Без посредничества руководимого долгом жречества, узы традиции между Вашанкой — да славится его имя — и последователями бога будут безвозвратно нарушены. Храмовые ритуалы, предписанные самим богом, являют собой баланс между небесным и смертным. Всякий, кто уклоняется от ритуалов, какими бы высокими мотивами он не руководствовался, кто не отзывается на зов жречества, когда это необходимо… ведет бога и его последователей к неотвратимой гибели!

На замершего в благоговении Принца глянула в лице Молина вся испытанная жреческая каста. Верховный Жрец сознательно свел случай к строжайшему выполнению ритуалов. Во многих документах можно было найти свидетельства проявленного Вощанкой неудовольствия, если он не был правильно умиротворен. Вся система ритуалов предназначалась для того, чтобы смирять капризное и голодное божество.

Толпа за окном загомонила в полный голос, не давая продолжить разговор: объявлялись указы дня. Завтра на рассвете повесят еще двоих. Кадакитиса передернуло, когда он услышал, что его именем прикрывают жестокие наказания, которые Империя налагала на преступников. Принц шарахнулся от окна, заметив, как на подоконник приземлился огромный черный ворон, мрачно уставившийся на смолкших собеседников. Принц прогнал его обратно к виселицам.

— Я посмотрю, что смогу сделать, Молин. Мне надо поговорить с советниками.

— Мой дорогой Принц, во всех делах, имеющих отношение к духовному благоденствию Имперского Присутствия в Санктуарии, ваш единственный надежный советник — я.

Молин немедленно пожалел, что не сумел сдержаться. Хотя Принц и дал ему устное заверение, жрец Вашанки был уверен, что цербер Темпус будет знать обо всем еще до заката.

Этот Темпус просто чума, язва, возмутитель порядка вещей. Сын Вашанки, настоящий его сын, вне всякого сомнения, но абсолютно не признающий ограничений ритуалов и положения сословий. Пусть даже часть слухов о нем правда, но суметь пережить расчленение на столе Керда… В это нельзя поверить. Темпус не мог полностью оторваться от влияния касты.

«Ну, — подумал через секунду Молин, — ведь я тоже его настоящий сын. Пускай Принц нетерпеливо бежит к нему с новостями, пусть он советуется с Темпусом. Даже если они и замыслят что-то против меня, я все равно возьму верх.»

Поколения за поколениями жрецов растили подлинных сынов Вашанки. Бог больше не был похож на прежнее охочее до крови существо. Вашанку можно было ограничить в действии и в конце концов, семья со стороны Молина больше, чем у Темпуса.

Без тени беспокойства Молин смотрел на удаляющегося Принца. Ворон снова устроился на подоконнике, как делал всегда. Птица нетерпеливо каркала, пока жрец вместе с рабом готовили ему пищу: живых мышей в вине. Жрец наблюдал, как ворон полетел над крышами Лабиринта, следя за ним взором даже после того, как жена несколько раз окликнула его.

Сейлалха застыла подобно статуе, пока угрюмого вида женщины оборачивали ее изумрудно-зеленой материей. Они наверняка не раз укололи бы ее своими шпильками и булавками, но шелк требовал величайшей осторожности в обращении. Отступив назад, они показали рабыне, что та должна повернуться.

При малейшее движении Сейлалхи вокруг вздымались облачка прозрачной ткани. Ощущение прохладной материи было настолько непохоже на грубые привычные одеяния, что на миг Сейлалха отвлеклась от чтения хитрого языка жестов ее наставниц, пока те обсуждали свое творение.

Праздник грядет, иначе они не одели бы ее так, и вскоре она выступит во время танца перед богом. Луна над ее кельей превратилась в тонущий во тьме узенький серп месяца.

Взяв инструменты, женщины принялись играть. Не дожидаясь, пока в музыку вступят барабаны, Сейлалха начала танец, и свободные края материи кружились вместе с ней. Она плыла вместе с рваным ритмом музыки, отдаваясь целиком каждому повороту и наклону, глубоко в душе понимая, что бессмысленный набор движений и есть ее единственный, неповторимый призыв к свободе.

Когда Сейлалха закружилась в заключительных бурных порывах танца, взметнувшийся вверх изумрудно-зеленый шелк слился с разметавшимися волосами и обнажил ее тело, удерживаясь лишь заколками на шее и талии. И когда девушка склонилась в глубоком поклоне, шелк плавно опустился, скрывая ее тяжелое усталое дыхание. Молчали даже всегда поправлявшие ее ненавистные барабанные палочки.

Освободив волосы, Сейлалха грациозно поднялась. Молчаливые наставницы будто приросли к месту, не в силах молвить хотя бы слово. Больше никогда отныне не будет она тренируемой ученицей. Хлопнув в ладоши женщинам, Сейлалха подождала, пока ближайшая из них не подошла к ней, чтобы снять шелк и проводить девушку в умывальню.