Спевка попытался отойти в сторону, чтобы увильнуть от унизительной роли «довеска» – не вышло. Кто-то наградил пинком, и молодой задира чуть ли не кубарем полетел вперёд.

Его мастерство Розмич тоже видел. Спевка дрался, как и жил: яростно, горячо, но глупо. Что ни бой – ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет. В настоящем бою воинов вроде Спевки первыми кладут. Если и выживают, то лишь благодаря везенью.

Толпа белозёрских воинов отхлынула, освобождая место для схватки. Кольцо зрителей было настолько плотным, что Розмичу почудилось, будто за частоколом оказался. Ещё прикинул – люди Полата встали поплотней не просто так, а дабы бегство алодьских предотвратить. Огляделся и молвил:

– Кто-то бает, дескать, мы с Ловчаном трусы и неумёхи. Так вот, в этот раз мы бьёмся шутейно, а вы, – он обвёл взором троих противников, – бейтесь по-настоящему. Победите, когда убьёте.

Усмехнулся этому предложению только Спевка.

Розмич не видел Полата – тот стоял позади, – но спиной почувствовал, хмурится. Ещё бы! Такой приказ Розмич отдавать не вправе!

Ловчан таким поворотом тоже не вдохновился. Однако себя и полувзглядом не выдал – всё-таки не он, а Розмич старшим поставлен. И остаётся старшим, хоть из дружины всего двое выжили.

– Согласны, – не дожидаясь дозволения князя, ответил Борята. – К бою!

Розмич с Ловчаном приняли от белозёрцев щиты. Те оказались мало отличимы от круглых варяжских, что в ходу на Ладоге, так что помехой точно не станут. Щиты из плотного древа, обитые толстой кожей, железом была покрыта только верхняя кромка, дабы вражий удар не расколол дерева так скоро, как мог.

Соперники, вооруженные таким же образом, встали напротив. Изготовились.

Борята нацелился на Розмича, Ласка на Ловчана, а Спевка, стоявший третьим, метался взглядом, пытаясь выбрать соперника. Ближним к нему оказался Ловчан, но молодому дружиннику отчаянно хотелось посчитаться с другим, с Розмичем. Именно его винил в смерти любимого наставника – Птаха.

Свои со Спевкой договариваться не спешили, помощи от него не ждали – мельтешня одна. Под удар попадёт ненароком – ещё и крайним пред князем окажешься! Противники и вовсе в расчет не брали – по крайней мере, со стороны казалось именно так.

Ещё какие-то мгновения дружинники сверлили друг друга взглядами, но едва пропел рог, мир взорвался.

Борята, не раздумывая, прыгнул вперёд – Розмич едва успел увернуться от удара щит в щит, отскочил, оказавшись по одну сторону с Лаской и Спевкой. Тут же сам пошёл на Боряту. Быстро сообразил – щит от удара громадного белозёрца не спасёт, да и рука вряд ли выдержит, скорей уж переломится вместе с досками.

Едва опустил щит ниже – белозёрец повёл клинком, метя в ключицу. Очевидная мощь удара снова заставила Розмича уклониться. Меч алодьского дружинника скользнул по щиту Боряты.

Новый взлёт белозёрского меча пришлось-таки принять – железный обод щита выдержал чудом, а сам Розмич ударил снизу. Он вовремя остановил руку, вспомнив-таки, что им с Ловчаном убивать не положено. И мысленно выругал себя за опрометчивое условие – биться до смерти алодьских либо отступления белозёрских.

Рядом схлестнулись Ловчан и Ласка. Одинаково быстрые и вёрткие, они кружились, награждая друг друга обманными ударами. Редкие настоящие выпады отбивали с похожим мастерством. Спустя пару дюжин взаимных нападок Ловчан сменил рубящие удары на колкие выпады, подражая Ласке. Они продолжали кружиться, а зрителям всё чаще казалось, будто видят не двоих воинов, а одного, бьющегося с собственным отражением. Этим Ловчан незамедлительно разъярил Ласку. Будто тот всерьёз полагал, что повторить его умения нельзя. Хотя Ловчан-то сообразил – дело в другом: Ласка не привык биться с настолько подвижными соперниками, отражать рубящие удары тоже было привычней.

Когда Борята в третий раз попытался разрубить Розмича от ключицы до задницы, тот опять ушёл в сторону, на ходу ударил в приоткрытый бок. Но теперь разил не мечом – всё-таки обещал не наносить белозёрцам ран, – а тем же щитом, вывернув его ребром. Хорошо, железо не заточено под серьёзный бой. Ах сколько раз за минувшие года острым навершием щита разил он прямо в горло и корела, и свея!

Но Розмич не поскупился, а движение было столь резким, что в ответ на удар рёбра Боряты затрещали, как борта лодьи под морским шквалом. Белозёрец взревел, стремительно развернулся. Ярость затуманила его разум на пару мгновений, которых оказалось достаточно. Он открылся полностью, стал похож на взбешённого медведя. Случись такое в настоящей схватке, уже разговаривал бы с предками…

Розмич тут же ринулся вперёд и единственным неимоверно метким движением клинка подрубил кожаный ремень на щите противника. Только нечеловеческое проворство позволило ему увернуться от ответного выпада Боряты. Правда, тот метил не в ремень, в голову.

Один взмах рукой, и щит Боряты повис на локте, став не бесполезной деревяшкой, а опасной помехой. Розмич, явив очередной раз благородство, дождался, когда противник избавится от щита, и снова ринулся вперёд.

Спевка появился из ниоткуда. Розмич успел ответить на нападение, хоть и не сразу понял, что произошло. Осознал только: враг слева, – отбросил его с трудом. Но глупый щенок подарил Боряте возможность ударить прямиком в сердце – заслониться от выпада алодчанин не успевал. Да белозёрец удачей не воспользовался.

Они снова сцепились, наполняя мир звоном железа и звериным рычанием.

Ловчан с Лаской не отставали, хотя в их руках железо пело реже. Эти двое вели немой спор – кто проворней и выносливей. То кружились, изматывая друг друга ложными выпадами, то стремглав бросались один на другого, заставляя противника показывать чудеса изворотливости, какие только могут быть, когда на руке повисли щиты.

Толпа, окружившая место схватки, сперва награждала алодьских улюлюканьем и свистом, а своих, как и положено, подбадривала. Теперь же освистывать чужаков никто не решался, крики тоже поутихли. Белозёрцы высматривали напряженно, ловили каждое движенье.

Когда на отступившего было от Боряты Розмича снова налетел Спевка, чтобы наподдать в свой черёд ненавистному воину, толпа негодующе взревела. Только Арбуй прошипел зло:

– Они сами назначили Спевку довеском. Неча теперь возмущаться.

Молодой дружинник принял общий крик за одобрение, вложил в удар всю силу. Железное остриё прошло в пальце от виска Розмича. Тот снова отмахнулся щитом, заставив щенка отдалиться на добрый пяток шагов.

И снова вопль толпы. Слишком восторженный, если учесть, что «враг» пересилил своего.

Ултен тоже следил за схваткой. Переступал с ноги на ногу, тянул шею, чтобы ничего не пропустить. Переживал. Ему казалось, будто собственной шкурой чувствует каждый удар белозёрцев. Руки буквально чесались от желания схватиться за дрын. Прежде миролюбивый кульдей подобных чаяний за собой не замечал, это несколько седьмиц бок о бок с воинами заставили озвереть.

Ловчан снова переменился – попёр на Ласку по-простому, в лоб. Тот не успел увернуться, принял удар щит в щит, пошатнулся. Алодьский дружинник пригнулся, шлёпнул противника плашмя мечом по ляжке, вложив в удар не слишком много силы. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Ласка не удержал равновесия и растянулся на земле. И хотя Ловчан отошёл, давая тому возможность подняться и изготовиться к продолжению схватки, Ласка сказал: