Приведем сведения из «Донесения 14 ОШБ Ленфронта о вооружении на 1 июля 1944 года». Фактически наличие вооружения, без учета трофейного было: карабинов 126, автоматов 304, станковых пулеметов 24, противотанковых ружей 8, пистолетов 30. Обратите внимание, в донесении почему-то не указаны ручные пулеметы, но и без них автоматического оружия почти в 2 раза больше, чем карабинов.

Известно, что к июлю 1944 года штрафбаты, как правило, вводились в бой уже не в полноштатном составе, а поротно, стрелковыми ротами или ротами автоматчиков со взводами усиления: пулеметным и ПТР. Так что не могло быть того, чтобы кто-то из штрафников оказался без оружия.

Еще один неопровержимый факт: не офицерских штрафных батальонов вообще не было. Весьма старательные лжеисторики, умышленно, с определенной целью смешивают в штрафбатах проштрафившихся офицеров, дезертиров-солдат и массу всякого рода уголовников-рецидивистов. На самом деле фронтовые штрафбаты, в отличие от армейских отдельных штрафных рот, формировались только (и исключительно!) из офицеров, осужденных за преступления или направляемых в штрафбаты властью командиров дивизий и выше — за неустойчивость, трусость и другие нарушения дисциплины, особенно строгой в военное время. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что иногда направление боевых офицеров, например, за «трусость» мало соответствовало боевой биографии офицера, или, как принято говорить сейчас, «суровость наказания не всегда соответствовала тяжести преступления». Вот здесь снова есть повод поговорить о преступлениях и наказаниях в военное время.

О том, какая разница между наказаниями за воинские преступления, совершенные в мирное или военное время, говорит, например, статья 193.11 Уголовного кодекса РСФСР 1926 года: «Нарушение военнослужащим уставных правил караульной службы и законно изданных в развитие этих правил особых приказов и распоряжений, не сопровождавшееся вредными последствиями, влечет за собой лишение свободы на срок до шести месяцев, при смягчающих же обстоятельствах применяются правила Устава дисциплинарного.

То же деяние, сопровождавшееся одним из вредных последствий, в предупреждение которых учрежден данный караул, влечет за собой:

— если оно было совершено в мирное время — лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже одного года;

— если же оно было совершено в военное время или в боевой обстановке — высшую меру социальной защиты».

Вот другая категория преступлений, совершаемых только в военное время, не имеет вариантов, и ответственность за такие преступления тоже безвариантна: Статья 193.14. «Самовольное оставление поля сражения во время боя или преднамеренная, не вызывавшаяся боевой обстановкой, сдача в плен или отказ во время боя действовать оружием, влечет за собой применение высшей меры социальной защиты». Наверное, не нужно разъяснять, что такая защита — это смертная казнь, то есть расстрел или повешение.

Теперь не о статьях УК РСФСР. В недавнем прошлом офицеры-штрафники в большинстве были коммунистами или комсомольцами, хотя теперь у них не было соответствующих партийных или комсомольских билетов. Но чаще всего они не утратили духовной связи с партией и комсомолом и даже иногда собирались, особенно перед атаками, на неофициальные партийные или комсомольские собрания. Конечно, как пел Владимир Высоцкий, «нам не писать „считайте коммунистом”», официальных парторганизаций штрафников не создавалось, но политработники батальона знали партийно-комсомольское прошлое штрафников и иногда сами проводили с ними индивидуальные, а когда позволяла обстановка, и групповые беседы.

Принадлежность к партии большевиков была огромным стимулом офицера переднего края быть первым в бою, в атаке, в рукопашной. На фронте, особенно в частях переднего края, вступление в партию надо было заслужить, и писали мы, командиры, тогда в заявлениях: «Хочу быть в первых рядах защитников Родины», хотя штрафбаты и так были не «вторыми».

И еще один «миф». В фильме Володарского-Досталя штрафбатом командует штрафник, а командиры рот — «воры в законе», за штрафниками неотступно следит бесчисленная рать «особистов», и даже бездарным генералом-комдивом фактически управляет один из них. На самом деле в нашем батальоне весь командный состав в основном был из боевых кадровых офицеров, как и предусмотрено приказом № 227, а не как у постановщиков 11-серийной лжи. С мая 1943 года комбатом у нас был подполковник Осипов, награжденный орденом за умелое командование подразделениями на войне с Финляндией и ко времени своего назначения закончивший обучение в Военной академии имени Фрунзе. А «особистом» в батальоне, даже когда он состоял из 800 человек, был всего один старший лейтенант, занимавшийся каким-то своим делом и никак не влезающий в дела комбата или штаба.

Чем поднимали в атаку? Конечно же, не угрозами оружием. Некоторые «знатоки» утверждают, что лозунги и призывы «за Сталина!» произносили только политруки, и то оставаясь в окопах. Грязное вранье! Эти «знатоки» не поднимали подразделения в атаки, не водили подчиненных в рукопашные. Не ходили они на вражеские пулеметы, когда взводный или ротный командир, поднимая личным примером подчиненных в «смертью пропитанный воздух» (по Владимиру Высоцкому), командует «за мной, вперед!». Уже потом, как естественное, само собой разумеющееся, было «за Родину, за Сталина», как за все наше, самое дорогое, советское, с чем и ассоциировались эти слова. «За Сталина!» отнюдь не означало «вместо Сталина», как иногда трактуют это ныне те же «знатоки», а слова «Родина» и «Сталин» были тогда для всех нас тождественны.

Такие же авторы в свое время сочиняли небылицы вроде того, что штрафникам и вовсе запрещалось даже кричать «ура!», а вместо этого исконно русского боевого клича они, вроде бы, должны были кричать какое-то несуразное «гу-га», как в этом убеждали зрителей в снятой в 1989 году режиссером Вилленом Новаком «кинодраме» по Морису Симашко. Ну как тут не вспомнить еще раз Высоцкого, когда он, по-видимому под влиянием тех же слухов и выдумок, написал в своей песне «Штрафные батальоны»:

Поэтому мы не кричим «ура!»,

Со смертью мы играемся в молчанку.

Хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь из тех сочинителей хоть раз увидел или сходил в атаку вместе со штрафбатом. «Страшна атака штрафного батальона», как выражался бывший штрафник, уже знакомый вам Семен Басов. А те, кому удалось ее увидеть, утверждают, что штрафники шли в атаку, даже не пригибаясь. Могу это подтвердить, знаю по себе, что трудно встать в атаку под ливень пуль, но преодолевая страх смерти, встав однажды, нет смысла снова ложиться, так как, чтобы опять вставать под пули, снова нужно преодолевать тот самый страх, а это всегда нелегко. Поэтому нет ничего противоестественного в этом утверждении. Но возгласы «за Родину, за Сталина» были не редкостью, а тем более — «ура!». Конечно, за исключением случаев, когда «молчанка» была тактическим приемом. И без артподготовки мы ходили в атаки, когда нужно было нагрянуть на противника совсем неожиданно.

Бывало, однако, когда при преодолении необезвреженного минного поля на Наревском плацдарме я сам слышал от штрафников, подорвавшихся на минах, определенного смысла «здравицу»: «За… такого-сякого… прокурора!» Это вовсе не проклятие Советской власти, а только выражение обиды на конкретного служителя военной юстиции, которое сопровождалось в этих случаях и не так уж частой в штрафбате отборной «русской речью», которую те же «знатоки» считают непременным атрибутом лексики в штрафбате.