Федор прекрасно знал – честность Веры во многом объяснялась тем, что торговля дурью на Китае находилась под жестким контролем одной из группировок, и бабу к такому делу никто бы просто не подпустил. Но ему противно было такое слушать про Нелю. Хотя сомнения начали закрадываться в душу – он ведь не знал, что за свертки передавал старик таинственным незнакомцам, чем они расплатились с ним.

«Но даже если старик чем-то таким и занимается, Неля может не знать об этом», – убеждал он себя, в глубине души понимая – не может она не знать. Это какой же надо быть наивной, чтоб не заметить, что под носом творится. Больше того – ему вдруг снова вспомнились ее странности. То бледность, то внезапное оживление, отсутствие аппетита. Все это было очень подозрительно. Кто же она – жертва старика или его сообщница, проворачивающая вместе с ним темные дела?

Он вдруг вспомнил ее голос: «Услышишь что-нибудь плохое обо мне – не верь». И начал возражать Вере:

– Да на хрена старику с дурью связываться? Он на поверхность ходит, он и так мог бы все иметь, если б захотел, там еще до фига всего осталось. И насчет девушки ты зря. Конечно, ей трудно на поверхности наравне с мужчинами, она худая, бледная.

И понемногу, увлекшись, начал рассказывать ей о путешествии в подробностях – умолчав лишь о беседах с Нелей, о том, как она читала ему стихи.

Вера, замерев, слушала его рассказ – об опасностях, о том, как плыли. Она на глазах успокаивалась – видимо, решила, что девушки бояться нечего: Федор так часто пренебрежительно отзывался о мужеподобных тетках, предпочитающих мужскую одежду, что Вера и допустить не могла, что такая может ему понравиться. Федор и сам понимал – из его рассказа получалось, что Неля какая-то малахольная. Ему стыдно было, но он оправдывал себя тем, что нужно же успокоить Веру. А она после его рассказа долго молчала. Федор уже начал подозревать, что сейчас она закатит-таки ему скандал, но она, как оказалось, думала совсем о другом.

– Как старик сказал – наверху еще полно всего осталось? – пробормотала она. – Сталкеры такие цены заламывают, а если б свой кто-то ходил – нам бы больше доставалось. Нет, конечно, это очень опасно, я не хочу, чтоб это был ты. Но может, с этим стариком как-то договориться – чтоб он и на нас поработал, раз уж ты с ним теперь знаком.

Федору стало неприятно.

– Не станет старик на тебя работать. Он говорит – надо брать, сколько тебе нужно, не больше. Если будешь жадничать, долго не проживешь.

– Так ты считаешь меня жадной? – сузив глаза, проговорила Вера. – Ты не представляешь, как мне было тяжело всегда. Я совсем девчонкой была, когда случилась Катастрофа, школьницей с бантиками. Когда все началось, эта тревога, и толпа повалила в метро, мать успела втолкнуть меня внутрь, а ее отпихнули, и она осталась снаружи, за воротами. И в тот день мое детство кончилось. Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти. И все-таки я выжила.

Федор вновь вспомнил тот слух – про рожденного ею когда-то давно мертвого ребенка.

– Я догадываюсь, через что тебе пришлось пройти, Вера, – мягко сказал он, – только знаешь ли, мне это параллельно. Мне на это наплевать. Я тоже был маленьким, когда все случилось. И не надо меня жалобить и уверять, что женщинам по жизни приходится тяжелее. Женщины, как и мужчины, бывают разные. И выбор есть у каждого всегда. А ты, я вижу, не растерялась. За себя постоять сумела.

– Значит, по-твоему, лучше мне было умереть от голода? – горько спросила она.

Федор поморщился.

– Зачем ты мои слова все время по-своему толкуешь? Ты через себя переступала, по головам карабкалась – лишь бы устроиться получше. Мне девчонки рассказывали, как ты их подставляла. А теперь тебе большой и чистой любви захотелось напоследок – только ее не купишь.

Он вновь вспомнил Нелю. Какие же разные эти две женщины. Одна пытается построить жизнь за счет других. Вторая же полагается только на себя – добывает еду, рискуя жизнью. И ерунда все это – про наркотики. Старик, может, и виноват, но Неля ни во что плохое не может быть замешана.

– Ну и гад же ты! – крикнула Вера. Он испугался, что сейчас она опять посинеет и начнет хвататься за грудь, но нет, обошлось, кажется. Он знал, что она отходчива. Пройдет час, другой – и она вновь заговорит с ним, как ни в чем не бывало. Так и вышло.

– Может, тебе пойти с батюшкой потолковать? – спросила вдруг Вера. – Он тебя отчитал бы, все полегче бы стало.

– Что за глупости ты говоришь? Ты же знаешь, я неверующий.

– Теперь не знаю, – всхлипнула Вера. – Ты мне битый час вчера рассказывал про какой-то поезд мертвых. Я ничего не поняла, но мне так страшно стало. Чем такая чертовщина с тобой твориться будет, сходи, поговори с батюшкой, с отцом Иваном – полегчает. Это ничего, что ты неверующий, батюшка поможет.

Федор мельком несколько раз видел массивного отца Ивана – в черной хламиде тот важно передвигался по станции. Говорили, что хоть он не дурак выпить, но людям и вправду помогает. К нему ходили исповедаться братки, он брал за это еду и тут же часть раздавал детям-сиротам, которых опекал. Правда, многие говорили, что вера у него какая-то странная и молитвы чудные, неправильные, но большинство считало, что толк от них все же есть.

«А вдруг и правда поможет?» – подумал Федор.

Отец Иван предпочитал жить в подсобном помещении недалеко от станции – подальше от суеты. Заглянув в его подсобку, Федор принюхался. Пахло ароматным дымом, тлели угольки в жестяной банке. На длинной самодельной лавке, сколоченной из неоструганных досок, лежало что-то длинное, накрытое тканью, рядом бормотал молитву себе под нос парнишка в черной хламиде, которая явно была ему велика.

– Можно? – спросил Федор.

Парнишка глянул на него непонимающе, потом махнул рукой. Федор прокашлялся и смущенно сказал:

– Мне бы отца Ивана.

– Нету больше отца Ивана. Я за него, смиренный раб божий Николай, – и паренек отчаянно махнул рукой на длинный сверток. Тут Федор догадался, что это – тело священника. И хотел было уйти.

– А что за дело-то у тебя? – спросил парнишка. – Раз пришел, облегчи душу. Наверное, моя молитва к богу тоже дойдет.

– Сомнения у меня, – пробормотал Федор. – Я бы и не пошел, но баба моя пристала – сходи да сходи, мол, святой отец поможет.

Парнишка, сделав над собой усилие, распрямил плечи.

– Что тебя мучает, сын мой?

Федор проглотил неуместную фразу: «Я тебе в отцы гожусь» и пробормотал:

– Видения меня одолевают, святой отец.

– Расскажи мне обо всем, сын мой, – приободрился парнишка. – Чтобы помочь тебе, я должен знать. Что является тебе? Души убитых тобой?

Федор отчаянно замотал головой:

– Я еще никого не убил.

– Повезло тебе, сын мой, – вздохнул юный священник. – Тогда, может, ты слышишь голоса мертвых в туннелях? Крики призрачных птиц? Чувствуешь незнакомые, но приятные запахи? Встречаешь в туннелях женщин в странной одежде? Остерегайся их, сын мой – это очень опасно.