Рождественским утром я просыпаюсь оттого, что Руди тычется мне в лицо своим влажным носом. Я почесываю его за ухом:

– Счастливого Рождества, Руди, малыш.

Мысленно припоминаю, что еще предстоит сделать для приготовления семейного обеда. Список впечатляющий.

– Руди, у нас куча дел! Не будем терять времени! – говорю я и морщусь, ощутив, как низ живота сжимает боль.

Мгновение спустя боль отступает, я встаю на ноги и накидываю халат. Бросаю взгляд на смятую постель и вижу это…

Ярко-красное пятно.

Какое-то время рассудок мой отказывается верить в реальность увиденного. Я тупо смотрю на пятно. Ребра мои сжимаются, не давая воздуху проникать в грудь. Я падаю на колени и закрываю лицо ладонями. Руди удивленно лает, потом принимается лизать мне руки. Но я никак не реагирую. Внутри у меня зияющая пустота.

Минут десять я, парализованная горем, пребываю в полной прострации. Потом медленно встаю на ноги и стаскиваю с кровати простыню. Слезы ручьями текут у меня по лицу, с губ срывается подобие заунывного воя. Я засовываю проклятую простыню в корзину для грязного белья и раздвигаю шторы на окнах. Рождественское утро прекрасно, как на картинах Нормана Роквелла. Но мне плевать на эту красоту. На душе у меня так же холодно и пусто, как и в моей матке.

Рождественский день я проживаю, словно одурманенная наркозом. Эмма и Тревор в восторге от моей новой собачки, мои братья и их жены в восторге от проделок этой троицы. Я смотрю на все невидящим взглядом, не разделяя всеобщей радости и даже не ощущая вкуса еды. Кэтрин, по обыкновению, кладет себе на тарелку микроскопическую порцию каждого блюда, зато все остальные набивают себе желудки с впечатляющим рвением. Я тоже жую и глотаю, не замечая, что именно ем.

Потеря призрачного ребенка оживляет в душе боль от потери мамы. Я с новой силой переживаю свою утрату. Вот уже в третий раз за день я запираюсь в ванной. Брызгаю себе в лицо холодной водой и приказываю успокоиться.

Я так хочу ребенка. Я была уверена, что забеременела. Судьба в очередной раз сыграла со мной злую шутку. Ах мама, мама… Почему ее здесь нет? Она обожала праздники. Почему она не смогла провести с нами еще одно Рождество? Она это заслужила.

В прошлое Рождество мы беззаботно веселились, не ведая, какой удар готовит нам судьба в наступающем году. Если бы я только знала, что это последнее мамино Рождество! Я непременно придумала бы что-нибудь особенное, какой-нибудь подарок, который бы тронул ее до глубины души. Вместо этого я подарила ей гриль для панини из магазина «Уильямс Сонома». Увидев мой подарок, мама просияла, словно мечтала об этом гриле всю жизнь. Она обняла меня и прошептала: «Ты знаешь, чем меня порадовать, милая моя девочка».

Невыплаканные слезы, которые я весь день пытаюсь сдержать, внезапно вырываются наружу. Содрогаясь от рыданий, я опускаюсь на пол в ванной. Сегодня мне особенно нужна мамина любовь. Мне так мучительно хочется рассказать ей о внуке, которого я мечтала ей подарить. Она сумела бы меня утешить. Сумела бы заразить своей верой в то, что мы снова увидим солнце.

– Бретт! – Джоад стучит в дверь ванной. – Эй, Бретт, ты где?

– Здесь, – отвечаю я, сдержав всхлипывания.

– Тебе звонят.

Я поднимаюсь с холодного кафельного пола и сморкаюсь. Кому это я понадобилась в праздники? С Кэрри мы говорили двадцать минут назад. Наверное, это Брэд. Хочет узнать, как у меня настроение, и в очередной раз извиниться за свое «непристойное» поведение. Я открываю дверь ванной и бегу по коридору. Тревор встречает меня на лестнице и протягивает телефон.

– Алло, – говорю я, успев погладить племянника по головке, прежде чем он вприпрыжку пускается вниз по лестнице.

– Бретт? – доносится из трубки незнакомый мужской голос.

– Да.

Повисает молчание, такое долгое, что я уже начинаю думать, что нас разъединили.

– Алло, алло! – повторяю я.

Голос, вновь раздавшийся в трубке, дрожит от волнения.

– Бретт, это Джон Мэнсон.

Я понимаюсь по лестнице в мамину спальню, закрываю за собой дверь и опускаюсь на пол, прижавшись к двери спиной.

– Здравствуйте, Джон, – произношу я, обретя наконец дар речи. – Счастливого Рождества!

Он смеется. Смех у него глубокий и приятный.

– И тебе тоже счастливого Рождества.

– Представляю, как вы были удивлены! – говорю я. – Сама я узнала о вас всего два месяца назад, когда прочла мамин дневник.

– «Удивлен» не то слово. Ошарашен, потрясен и обрадован. Жаль, что Элизабет не сообщила мне… о тебе. Но я понимаю, почему она так поступила.

А я нет, вертится у меня на языке. Если он понимает, какие причины вынудили маму молчать, пусть объяснит мне. Но это слишком серьезный разговор, который лучше отложить до следующего раза. Надеюсь, в следующий раз мы устроимся рядышком на диване и отец обнимет меня за плечи. А может, сядем за стол, соединив руки, и будем смотреть друг другу в глаза.

– Где вы… где ты живешь?

– В Сиэтле. У меня небольшой музыкальный магазин, называется «Мэнсон мьюзик». Пару раз в месяц даю концерты, играю на гитаре.

При мысли, что теперь моим отцом будет замечательный музыкант, я невольно расплываюсь в улыбке:

– Расскажи о себе. Я хочу знать как можно больше.

– Непременно расскажу. Но сейчас я немного занят и…

– Прости! – спохватываюсь я. – Сегодня Рождество. Не буду отнимать у тебя время. Но я бы очень хотела с тобой увидеться. Ты, случайно, не собираешься в Чикаго? Кстати, я в отпуске до Нового года.

– Был бы счастлив с тобой повидаться, но сейчас мне никак не вырваться. Видишь ли, у меня есть дочь, ей двенадцать лет. Ее мама уехала в Аспен, и мы остались вдвоем.

– Так у меня есть сестра? – Странно, что во всех моих фантазиях на тему «папа и дочка» другие дети Джонни никогда не участвовали. – Но это же здорово! Как ее зовут?

– Зои. Сегодня она сильно кашляет, боюсь, подхватила простуду. Во всяком случае, сейчас мы не можем отправиться в путешествие.

– Как жаль! – Меня осеняет мысль, которую я немедленно озвучиваю. – А может, тогда я приеду в Сиэтл? Если Зои сейчас не может путешествовать, я…

– Ценю твое предложение, но, думаю, с этим стоит немного подождать. Зои лучше ни с кем не встречаться, пока она больна. Другие люди могут стать для нее источником новой инфекции…

Внезапно я понимаю, что происходит. Отец подыскивает повод, чтобы от меня отделаться. Он не хочет со мной встречаться. Не хочет, чтобы его дочь, впечатлительный подросток, узнала неприглядную тайну, вынырнувшую из прошлого. Почему я не предполагала подобного поворота событий?