Господи, до чего я докатилась! Как я буду жить в этом кошмарном месте, криминальном и грязном?! Мама, мама, и зачем ты все это придумала!

Восходящее солнце висит над горизонтом, когда я, красноглазая, растрепанная, заезжаю в Джошуа-Хаус, чтобы отвезти Санквиту к доктору Чань. День сегодня морозный. В такие дни особенно запоминаются звуки – хруст снега под ногами, потрескивание льда на озере Мичиган, гудение радиатора в машине. Санквита, в велюровом спортивном костюме и короткой куртке с искусственным мехом на капюшоне, на пассажирском сиденье потирает замерзшие руки.

– «Ю-эс ньюс энд уорлд рипорт» утверждает, что медицинский центр Чикагского университета использует самые передовые методы лечения почечных заболеваний, – сообщаю я бодрым голосом. – Ему нет равных во всей стране.

Санквита опускает солнцезащитный козырек и откидывается на спинку сиденья.

– Не знаю, зачем вы потащили меня к врачу, – бурчит она. – У вас что, нет дел поважнее?

– Для меня это самое важное дело. – Санквита недоуменно округляет глаза, но я продолжаю: – Видишь ли, ты мне небезразлична. Я понимаю, что ты мне не доверяешь. Но как бы то ни было, ты мне небезразлична, и я хочу тебе помочь.

– Да не нужна мне никакая помощь! Как только ребенок появится на свет, мне станет лучше!

– Конечно, – киваю я, всей душой желая разделить ее уверенность.

Но мне это не удается. В беспощадном солнечном свете особенно заметно, что кожа у Санквиты воскового оттенка. Несмотря на значительный срок беременности, она совершенно не набирает вес.

– Ты уже решила, как назовешь ребенка? – спрашиваю я, надеясь разрядить повисшую в машине напряженную атмосферу.

– Угу, – откликается она и яростно чешет ногу. – Назову сына в честь своего младшего брата.

– Уверена, твой брат – отличный парень.

– Да. Он был ужасно умным.

– Был? – тихо переспрашиваю я.

– Он умер.

– Ох, детка, прости. Мне очень жаль.

Понимаю, что от дальнейших расспросов лучше воздержаться. Как только разговор переходит на личные темы, Санквита моментально замыкается. Пару минут мы молчим. Потом, к моему великому удивлению, Санквита начинает рассказывать:

– Я тогда училась в шестом классе. Деонт и Остин оставались дома одни, все остальные были в школе. Они проголодались, и Деонт захотел достать из шкафа коробку кукурузных хлопьев.

Волосы у меня на шее встают дыбом. Догадываюсь, что произойдет дальше, и не хочу об этом слышать, но попросить Санквиту замолчать невозможно.

– Он вскарабкался на стул рядом с плитой, – продолжает она, отведя взгляд к окну. – Не заметил, что плита включена. Его пижама загорелась. Остин пытался сбить огонь, но у него ничего не получилось. – Санквита, по-прежнему глядя в окно, качает головой. – Когда это случилось, мне хотелось задушить маму. Следствие доказало, что ее вины тут не было. Но я представляю, как они оба кричали, а она даже не проснулась! Когда я вернулась из школы, спустила в унитаз всю эту гадость, которой она себя накачивала. После смерти Деонта нас хотели передать в приемные семьи, но мы отказались. Сама не знаю почему.

Внутри у меня все сжимается в тугой узел. Мать спала мертвецким сном, пока ее ребенок горел заживо. Алкоголь? Наркотики? Я не решаюсь спросить у Санквиты, просто касаюсь ее плеча:

– Я тебе очень сочувствую, лапочка. Деонт оживет в твоем ребеночке. Так оно и будет.

– Угу, – кивает она. – Только не Деонт. Я назову своего сына Остин. После этого случая Остина словно подменили. Мама постоянно твердила, что он виноват в смерти брата. Он все время молчал, ни с кем не хотел общаться. Когда ему исполнилось четырнадцать, он бросил школу. А через два года застрелился из дядиного пистолета.

Помимо медсестер и регистраторши, восседающей за стеклянной панелью, в офисе доктора Чань никого нет. Мы с Санквитой сидим на кожаном диване, листая иллюстрированные журналы.

– Санквита Белл! – приглашает медсестра, открыв дверь кабинета.

Санквита медленно поднимается:

– Пойдете со мной?

Я отрываю глаза от журнала:

– Могу остаться здесь. – (Девочка, прикусив губу, молчит и не двигается с места.) – Если хочешь, пойдем вместе. Решай сама.

– Пойдем.

Ушам своим не верю. Она хочет, чтобы я была рядом. Я откладываю в сторону журнал, встаю и опускаю руку ей на плечо. Сопровождаемые медсестрой, мы входим в кабинет.

Санквита сидит на смотровом столе, на ней зеленая больничная рубашка, голые худые ноги покрыты простыней. Без косметики, с волосами, стянутыми резинкой в куцый хвостик, она выглядит совсем ребенком. Раздается деликатный стук в дверь, и в кабинет входит доктор Чань. Она представляется Санквите, поворачивается ко мне и бросает на меня вопросительный взгляд.

– Я Бретт Болингер, учительница Санквиты. И ее друг. Мама Санквиты живет в Детройте.

Доктор Чань кивает, вполне удовлетворенная этим невнятным ответом. После длительного осмотра, анализа крови и бесконечных расспросов доктор Чань снимает резиновые перчатки и просит Санквиту одеться.

– Проходите в кабинет на другом конце коридора, я сейчас приду туда.

Мы сидим напротив доктора. Не теряя времени даром, она переходит к делу:

– Санквита, ситуация очень серьезная. И твоя беременность усугубляет положение. Ты сама понимаешь, нагрузка на почки во время беременности увеличивается. Если почки не справляются с нагрузкой, в крови возрастает уровень калия. Полагаю, именно это происходит в твоем случае. Избыток калия может спровоцировать перебои в работе сердца. – Доктор перебирает бумаги на столе то ли нетерпеливо, то ли пытаясь скрыть смущение. – Когда результаты анализов будут готовы, картина станет более отчетливой. Но мы не должны терять время. Предлагаю тебе немедленно прервать беременность.

– Что? Нет! – Санквита поворачивается ко мне и смотрит с таким упреком, словно я вероломно предала ее доверие. – Нет!

Я кладу руку ей на плечо и поворачиваюсь к доктору:

– Доктор Чань, она уже на четвертом месяце.

– Аборты на таком сроке допускаются, если беременность несет угрозу для жизни матери. В вашем случае это именно так.

Санквита вскакивает, явно намереваясь бежать отсюда прочь. Я с трудом удерживаю ее за руку.

– А если она сохранит беременность? Какова вероятность того, что все завершится благополучно.

Доктор смотрит мне прямо в глаза:

– Шанс матери – где-то пятьдесят на пятьдесят. У ребенка – где-то процентов тридцать.

Она не говорит – шанс выжить. Это ясно без слов.

Санквита сидит на пассажирском месте, устремив взгляд в пространство. Лицо ее непроницаемо, как гранит.