С этими словами Дюпен взял у меня фонарь и мягко отстранил меня свободной рукой. Вдруг он ахнул. Я попятился прочь от ямы, а Дюпен совершенно неожиданно спрыгнул вниз.

– Дюпен! Боже мой!

Но Дюпен уже выбирался обратно – наверх из самой преисподней. Подав ему руку, чтобы помочь подняться, я заметил, что он сжимает что-то в перепачканных землей пальцах.

– Это письмо!

В свете его фонаря я увидел знакомую зеленую печать.

После заточения я впал в весьма странное состояние. Зрение ужасно обострилось, но прочие чувства, напротив, притупились. Казалось, все вокруг движется много медленнее, чем обычно, как будто меня погрузили в кристально-прозрачную воду. Ощущение ужаса истаяло, сменившись обреченной покорностью. Вероятно, именно так и чувствует себя утопающий…

Это состояние не прошло и по возвращении в «Аристократическую гостиницу Брауна». Дюпен проводил меня в номер и приготовил горячую ванну с каким-то пряно пахнувшим настоем.

– Вымойтесь этим. Поможет восстановить силы и здоровье после ваших ночных мытарств.

– Дюпен, я в полном порядке. Мне просто нужно поспать.

– В этом погребе было полно крыс и, вдобавок, труп. И почва наверняка столь же заразна, как и воздух. А мое средство убережет вас от нежелательных последствий. Я также вызвал знакомого доктора – французского, а не из тех шарлатанов, которые здесь претендуют на то, что обучены медицине. Он вас осмотрит.

– Незачем. Я просто устал.

– Пожалуйте.

Дюпен подал мне полотенце, твердой рукой подтолкнул к ванне и удалился в гостиную.

Только теперь, раздевшись, я обратил внимание на ужасное состояние моего костюма. Интересно, что подумал портье, когда я появился в фойе? Он был неизменно вежлив, несмотря на мой вид. Но выглядел я хуже самого грязного попрошайки. Брюки оказались перепачканы грязью и чем-то зеленым, наподобие ила. Не менее грязен был и сюртук, а уж рубашка!.. Казалось, вонь, исходившую от нее, невозможно вывести ничем и никогда. Свалив одежду на пол, в одну зловонную кучу, я решил, что ее лучше сжечь, чем отдавать в стирку.

Наклонившись над ванной, приготовленной Дюпеном, я принюхался. Пар, курящийся над водой, пах остро – уксусом и чесноком, освежающе – розмарином, лавандой и мятой, с прибавлением пикантных ноток – мускатного ореха, корицы и гвоздики. Что ж, не так уж плохо. Я вымылся с головы до ног, надел чистую ночную рубашку и забрался в постель. Восхитительно прохладные чистые простыни пахли лавандой.

Но стоило мне лишь сомкнуть веки, как меня разбудили голоса. После обмена любезностями по-французски Дюпен кратко описал кому-то адское подземелье, в котором я был заперт, и ввел в мою спальню джентльмена, с виду больше всего напоминавшего огромного аиста. Одет он был мрачновато – в черный сюртук и брюки в тонкую белую продольную полоску, зрительно сильно удлинявшую ноги. В руке он нес большой портфель крокодиловой кожи.

– Позвольте представить вам доктора Фруассара, многоуважаемого друга семьи Дюпенов и личного врача французского посла Гизо. А это, дорогой доктор, мистер Эдгар Аллан По, известный писатель, литературный редактор и мой друг.

– Очень рад познакомиться с вами, мистер По! – медленно и звучно проговорил доктор, приближаясь к кровати. – Жаль, что столь приятное знакомство омрачено предшествовавшими ему огорчительными обстоятельствами. Шевалье Дюпен вкратце поведал мне о выпавших на вашу долю испытаниях. Уголовный элемент в этом городе весьма жесток, а нередко и хитроумен. На свете есть множество способов выдать убийство за несчастный случай. Посему нам следует удостовериться, что вашему здоровью не нанесен ущерб.

– Я сделал ему ванну с vinaigre des quatre voleurs[52], – сказал Дюпен. – Одежда его была испачкана землей из погреба, полного крыс. Воздух погреба также был заражен трупными испарениями. Опасаюсь, что не обошлось и без укусов.

– Нет, меня не кусали. Я отогнал крыс.

– Он мог быть и оцарапан. Чуму разносят не только клыки, но и когти этих мерзких тварей.

Дюпен говорил так, будто меня не было в комнате. От этого ощущение, будто я заперт внутри водяного купола, усилилось.

– Прошу вас, мистер По. Я должен вас осмотреть. Прошу извинить мою бесцеремонность, но любой укус или царапину следует прижечь, иначе вы рискуете умереть очень неприятной смертью.

Устало высвободив ноги из-под одеяла, я сел на постели.

– А я пошлю за кофе, – сообщил Дюпен.

– Только чай, – возразил доктор. – В данных обстоятельствах чай гораздо полезнее.

Кивнув, Дюпен вышел. Доктор Фруассар немедленно раздвинул шторы и переставил мой прикроватный столик к окну. Затем он извлек из портфеля склянку цвета янтаря и ком ваты и развернул футляр в виде кожаной ленты с кармашками, в которых блестели на солнце острые металлические инструменты.

– Будьте любезны.

С этими словами доктор указал на мою ночную рубашку. Я снял ее. Доктор указал на прямоугольник солнечного света, падавшего на пол из окна.

– Сюда, пожалуйста.

Вынув из портфеля странный инструмент, похожий на лупу в широкой металлической оправе, доктор приспособил его на голову так, что увеличительное стекло оказалось прямо перед его левым глазом. Я с объективностью врача-коллеги наблюдал, как он, осматривая мою кожу в поисках укусов или царапин, попутно легонько обстукивает мою спину и плечи каким-то инструментом в виде маленького молоточка.

– Очень хорошо. На коже я ничего не вижу. Осталось осмотреть скальп.

Доктор слегка наклонил мою голову. При его выдающемся росте весь мой череп оказался перед ним как на ладони. Вынув из футляра металлический гребень, он осмотрел каждый дюйм моей до сих пор влажной головы.

– Прекрасно, – наконец объявил он. – Можете одеваться и возвращаться в постель, если угодно.

Раздался формальный стук в дверь, и в спальню вошел Дюпен, неся поднос с чайными приборами и свежевыпеченными сконами[53]. Желудок грозно зарычал, едва лишь разум попытался отказаться от угощения.