– Раньше надо было думать, – хмыкает этот боров. Дергает ширинку моих джинсов, а потом переворачивает меня на живот. Одну руку кладёт мне на шею и вдавливает голову в диван, второй тянет с меня джинсы вниз, а коленями фиксирует ноги. – Симпатичные, – одобрительно хмыкает он, скорее всего намекая на трусики, и со всей силы шлепает по ягодице. – Кажется, танга называются.

«Бразилиана, идиот!» – мысленно ору я, а в реальности же утыкаюсь носом и ртом в мягкую обивку и нечленораздельно мычу. Я не верю, что все это правда, что все это происходит сейчас и со мной. Воздуха давно уже не хватает, и мои силы постепенно угасают. Я чувствую, как чужая ладонь гладит и щиплет промежность, но сделать ничего не могу. «Хоть бы скорее потерять сознание, чтобы не чувствовать всего этого. Не знать…» И в тот самый момент, когда я уже готова смириться и сдаться, принять неизбежное, чужая туша перестаёт давить сверху.

– Слез с неё, урод! – слышу самый лучший голос на свете, несмотря на свирепость, пробивающуюся сквозь рокочущие интонации. Самый любимый голос. Наконец делаю судорожный глубокий вдох и слышу яростные звуки ударов и болезненные стоны своего родственничка. Они ласкают мой слух и дарят почти неземное удовольствие. – Тебе конец, падаль, – мрачно обещает Кир, и я ему верю.

Виталик уже на полу, прижимает руки к разбитому носу. Его спортивки болтаются в районе лодыжек, становясь дополнительным преимуществом соперника. А Кирилл садится поверх мерзкой жирной туши и начинает планомерно вколачивать кулаки в истекающее кровью лицо. Ну а я сижу на диване и не собираюсь все это останавливать, я бы ещё и от себя добавила, если бы не было так противно. Поделом придурку. Кирилл прекращает все сам. Оставляет бездыханное тело валяться на полу, а сам отправляется мыть руки.

– Он жив? – спрашиваю, когда Кир возвращается в комнату.

– Что ему будет, этому борову. Поваляется, отдохнет – ему только на пользу, может, мозги на место встанут, – хмыкает он презрительно, а потом садится передо мной на корточки. – Ты как? – Кирилл нежно гладит мои голые колени – джинсы на мне так и остаются спущенными.

– Не знаю, – шепчу. И тут же начинаю реветь.

Меня трясёт. Я цепляюсь за плечи Кирилла и прошу никогда меня не оставлять. Извиняюсь за то, что так упорно бежала от него и через слово повторяю:

– Ты успел, ты успел.

Кир поднимает меня, натягивает штаны и застегивает ширинку, а я держусь за него мертвой хваткой и никак не могу отпустить.

– Иди сюда, – он сажает меня к себе на колени, и нет во всем мире места безопаснее и желаннее для меня. – Что ж тебя все приключения находят, а, Зайчишка? – болтает он, но я не обижаюсь.

А когда Кирилл начинает зацеловывать мое лицо, то и вовсе забываю обо всем на свете. Поцелуй со вкусом соли очень быстро превращается в острый. Мы забываемся друг в друге, и вместе с этим исчезают любые печали. Руки Кира крепко держат, а язык говорит о любви, не произнося и звука. Здесь и сейчас я точно знаю: он – мой, а я – его.

Как глупо было бежать от него, от себя… Потому что, попетляв, я оказалась ровно там, откуда и начала свой путь. Я так стремилась не делать больше ошибок, что чуть было не совершила главную: лишила себя настоящей любви. Той, за которую и в огонь, и в воду. Той, которой не нужны доказательства, ей просто веришь…

В себя прихожу от прозвучавшего с болью и удивлением:

– Яна? – на пороге комнаты стоит Лёха с огромным букетом сиреневых роз.

На его лице непонимание, боль от предательства и разъедающая душу горечь. В последних сообщениях он писал, что уже скоро приедет, и я даже ждала нашей встречи, но и в самом страшном кошмаре не могла представить, что она произойдёт именно так. Я хотела поговорить и объяснить все, попросить прощения, а не кидать в лицо Дыму своими чувствами к другому. К его лучшему другу.

– Лёша! – я вскакиваю с колен Кира. Он нехотя меня отпускает и поднимается следом.

– Ты! – ревет Лёха и надвигается на Кирилла.

– Лёша, нет, пожалуйста! – я встаю у него на пути и загораживаю собой Подольского.

– Отойди, Яна, – цедит Дым и грубым движением впихивает мне в руки букет, а потом просто отодвигает в сторону. Желваки на его лице ходят ходуном, и мне страшно от того, что может сейчас произойти.

– Лёша, Лешенька, – жалобно зову я. – Пожалуйста, не надо. Давай поговорим?

– Какого хера? – обращается он к Киру. – Я спрашиваю, какого хера ты лезешь в рот к моей девушке? – ревет Дым и толкает Кирилла грудью.

– Она уже не твоя девушка, мне жаль, – спокойно отвечает Кир. – Яна хотела поговорить с тобой, все объяснить, но не успела.

– Леш, прости меня, – кладу руку на его плечо. Мышцы каменные, напряжены так, будто вот-вот лопнут. – Я так виновата, я не хотела… – я снова почти плачу. В этой ситуации мне жалко всех: Леху, что воочию убедился в предательстве девушки, Кирилла, вынужденного нести ответственность, и себя, непутевую, ставшую камнем преткновения двух хороших друзей.

– Это месть, да? – требует Лёха. Он комкает рубашку на груди Кира и тянет его на себя. – Месть за Катю? Это низко, не находишь? Тем более после ее смерти. Уважай ее память, урод! – Дым начинает трясти Кира, но тот, к моему облегчению никак не реагирует на агрессию.

– Нет, – глухо говорит Кирилл. – Яна тут ни при чем.

– А при чем тут Катя? – я повышаю голос. – Что вообще происходит?

– Давай, расскажи ей, раз уж речь зашла о МОЕЙ жене, – подначивает Кир. Его улыбка болезненно ядовита, и мне все это до рези в желудке не нравится.

– Повторяю ещё раз: оставь Катю в покое, – зло цедит Дым, а Кирилл переводит взгляд на меня и без подготовки обрушивает очередную правду:

– Помнишь, я говорил, что Катя изменяла мне? Она это делала с моим лучшим другом…

– Закрой свою пасть, пока я не помог тебе! – ревет Лёха.

– Это правда, Леш? – тихо спрашиваю я. Чужие грязные тайны задевают за живое, язвами расползаются по моему сердцу.

– Мы любили друг друга! – он наконец отпускает Кира и поворачивается ко мне. – Я, сколько себя помню, ее ждал, а она поняла, что ошиблась с выбором, когда было уже поздно. Она обещала развестись, но потом пришла болезнь. Катя говорила, что это ее кара, ее крест. Говорила, что, если вылечится, сперва станет свободной,