В тот вечер Гриша зашел к Гретте еще до того, как прозвонил его будильник. Он ощущал себя загнанным в творческий тупик. Работа не продвигалась, и, казалось, вообще он сам уходил куда-то в сторону от намеченного много лет назад пути. Он сам себе напоминал грузовик, который на размытой весенними дождями грунтовой дороге неумолимо скользит по наклонной глиняной плоскости в огромную лужу в центре колеи, несмотря на бешеное вращение колес, усилия опытного водителя и неистовый галоп сотен лошадей под капотом. Ему нужно было с кем-то посоветоваться, выговориться, сформулировать свои опасения вслух и услышать слова поддержки – пусть даже от человека, не имеющего ничего общего с программированием.

В углу Гретты весь свет был выключен – так ей проще было работать. Светился только монитор, повернутый к стене, чтобы входящему не было видно изображения. В этом искусственном освещении Гриша заметил на лице Гретты внутреннее спокойствие и уверенность. По ее лицу пробегали тени, уши были закрыты наушниками, рука неподвижно сжимала мышь. Гриша решил, что она не рисует, а просматривает какие-то материалы. Значит, шансов нарваться на яростный взгляд гения, вырванного из творческого процесса вероломным посетителем, будет меньше. Гретта не видела и не слышала Гришу в темноте. Ему пришлось подойти к самому монитору, чтобы она наконец заметила его. Вздрогнув, Гретта приглушила музыку в наушниках и спросила, щурясь в темноту поверх монитора:

– Гриша, это ты?

– Я.

– Уходишь уже?

– Да… Не идет что-то.

Гретта, которая уже снова потянулась было к наушникам, вдруг положила их на стол:

– Вот и у меня та же фигня.

– Может, у тебя тогда найдется для меня минутка? Хотел посоветоваться…

– Валяй.

– Если только ты не занята, конечно. Понимаю, насколько неприятно, когда отвлекают от работы.

– Ты же знаешь, я не буду любезничать в таких вопросах. – Гретта изобразила на лице подобие улыбки. – Говори, с чем пришел.

Со времен своего вундеркиндского детства в школе Академгородка под Новосибирском Гриша вынашивал и лелеял идею, со временем ставшую вполне научной теорией. Он сформулировал ее принципы еще на первых курсах Новосибирского университета, но быстро осознал, что для реализации задуманного производительность компьютеров должна вырасти в сотни тысяч раз, прежде чем его выкладки можно будет применить на практике. В семидесятых это казалось фантастикой, и теорию пришлось отложить «до лучших времен». Потом, несмотря на то что, в полном соответствии с законом Мура, компьютерная техника всего за какую-то ничтожную пару десятилетий достигла требуемой производительности, он все равно не мог реализовать свою мечту из-за упадка и развала советской науки. У него банально не хватало денег, чтобы купить требуемую технику. А научные руководители института и думать не хотели о финансировании авантюрных научных исследований без четко определенной хозрасчетной перспективы. К тому же Гриша, который неоднократно описывал основные принципы и математические механизмы своей теории в многочисленных научных трудах, докладах, статьях, был совершенно неспособен объяснить простым человеческим языком – зачем же его теория, собственно, нужна человечеству.

Теперь ему нужно было изложить свои мысли простым и понятным языком, чтобы Гретта поняла его правильно и не сочла сумасшедшим или идеалистом… Это было очень сложно, и Гриша неожиданно разволновался.

– Люди говорят, что я помешан на системах искусственного интеллекта. Знаешь, что это такое?

– Только в общих чертах.

– Я объясню. Хочу разработать программу, которая будет развивать сама себя и в результате вырастет до полноценного разума, конкурирующего с возможностями человека.

– Звучит фантастично. На это ты убиваешь все вечера в офисе?

– Я скорее рожаю, чем убиваю… Да, вечерами. Все последние двадцать лет с некоторыми перерывами. Страшно подумать, сколько всего перечитал и написал за это время. Самое обидное, что наука в этой области до сих пор топчется на месте. Похоже, люди разочаровались, плюнули, сдались. Светлые умы – еще когда я в школе девчонок за косички дергал – подготовили всю необходимую теоретическую базу, однако тогда компьютерные вычислительные мощности не позволяли создать даже слабое подобие мыслящей машины.

– А ты дергал девчонок за косички в школе? Вот никогда бы не подумала, что…

– Админ всевидящий! Это я для красного словца вставил, не придирайся! Я тебе серьезные вещи рассказываю.

– Да, да, конечно.

– Я все ждал, что мощность компьютеров вырастет и можно будет серьезно заняться этим вопросом. Все мои расчеты показывают, что количество может и должно перейти в качество. Я точно рассчитал: для того, чтобы создать нейронную сеть с уровнем интеллекта взрослой кошки, нужны банальные по сегодняшним меркам – но фантастические по тем временам – пара гигабайт оперативной памяти и десяток терабайт «твердой» памяти, типа жесткого диска. И что же?

– У меня «Фотошоп» больше памяти съедает, хотя интеллект у него далеко не кошачий… Вон сколько бьюсь с простым выделением контуров.

– Правильно! Если быть точным – то интеллекта у него совсем нет. Выделение контура не в счет – это чисто математическая задача. Компьютеры получили огромную мощь в производительности, однако в сторону интеллектуальности не продвинулись ни на пиксел. Почему? Потому что мы уже за десятилетия ожиданий и пустых обещаний обожглись – не хочет больше общественность слышать рассказы об умных машинах, не хотят институты финансировать научные работы по этой теме. Всех интересуют практические прикладные задачи с конкретным узкоспециализированным результатом – как натренировать нейронную сеть акциями торговать или ссылки в Интернете искать, не более того.

– А этого недостаточно?

– Нет. Нужно строить универсальные модели, которые можно применять в широком поле задач. А главное – чтобы заложить основу для настоящего искусственного разума…

– Можно глупый вопрос: зачем?

– Понятно «зачем». Все компьютерные технологии созданы для того, чтобы человек свои ошибки делал быстрее. А если без банальщины, то это новый виток в развитии человеческой эволюции. Современный мир живой природы, построенный на принципах случайных биологических мутаций, уперся головой в потолок развития. Требуются тысячи лет и огромная избыточность, чтобы совершить очередной успешный шаг в эволюции. Тысячи тысяч раз природа должна родить жука-уродца с каким-то новым усиком, прежде чем форма этого усика станет пригодной для ковыряния коры конкретного дерева. Жук станет популярным живунчиком и передаст свою мутацию последующим поколениям. В итоге именно эта мутация жука станет важным фактором выживания всего вида и стимулирует новый виток биологической эволюции. Но ведь может получиться и так, что живунчика прихлопнет своей широкой лапой динозавр еще до того, как тот впервые доползет до своего любимого дерева! И всему виду жучков придется ждать следующей удачной мутации. Но ее можно и не дождаться – вымереть раньше, ведь условия внешней среды могут меняться куда быстрее, чем работает биологический механизм эволюции!