В горнице повисло напряженное молчание.

Первой опомнилась Васса.

– Ты ранен, Мирон? – спросила она, подходя к мужу.

Мирошка шмыгнул носом и отрицательно помотал головой.

– Но ты же в крови, – сказала Васса. – Чья это кровь?

Мирошка промычал нечто невразумительное, уставившись в пол.

У него просто не поворачивался язык, чтобы вот так, с порога, объявить Улите о смерти ее мужа.

– Молви толком, Мирон, – нахмурилась Васса. – Ты раненых со стены выносил, что ли?

Мирошка кивнул, собираясь с духом, чтобы сказать наконец о гибели Петрилы от случайной татарской стрелы.

В этот миг в дом вбежала Варвара и со слезами в голосе крикнула матери, что у ворот стоят сани, а в них лежит мертвый Петрила.

Улита переменилась в лице и, накинув на плечи шубейку, бросилась вон из дому. Васса и Сбыслава последовали за ней. Выскочила за дверь и Варвара.

Вскоре до Мирошки, стоявшего истуканом у порога, донесся с улицы надрывный женский плач.

* * *

С похорон Петрилы Мирошка вернулся уже затемно. На душе у Мирошки было тоскливо. Ему не понравилось то, с какой поспешностью зарыли в землю его соседа, не совершив толком погребального обряда. Хотя было понятно, что ныне не до церемоний. И все же в сердце у Мирошки сидела заноза, причинявшая ему боль.

Рядом с могилой Петрилы Сбыслава предала земле головы сына и мужа, ибо священник сказал ей, что любую часть неживой человеческой плоти надлежит погребать согласно христианскому обряду.

Вволю наплакавшись за день, Мирошка, придя домой, лег и уснул как убитый.

Васса, наоборот, не спала до полуночи, все стояла на коленях перед иконой Богородицы в одной исподней рубахе с распущенными по плечам волосами и шепотом молилась о спасении Рязани и своих близких.

Пребрана на похоронах Петрилы крепилась изо всех сил, видя, что Фетинья и Варвара переносят свое горе без слез. А дома, в постели, воля Пребраны вдруг ослабела, и она залилась слезами, поскольку ее обуял страх неизбежной и скорой смерти. Страстные моления матери лишь добавили Пребране уверенности в том, что Рязани уже никто не поможет, кроме высших Божественных сил.

Пребрана не заметила, как заснула.

Пробудилась она от тяжелых раскатов колокола на звоннице Успенского собора.

По дому метался Мирошка, полуодетый, с заспанным лицом. Если бы не Васса, помогавшая мужу одеться потеплее, опоясаться мечом, надеть кольчугу и сапоги, то сборы Кукольника растянулись бы на целый час.

Вот хлопнула дверь. Это Мирошка убежал к месту сбора своей сотни.

Васса заглянула в светелку к дочери. Увидев, что Пребрана не спит, Васса сказала ей:

– Одевайся, милая. Надо быть готовыми ко всему. Ежели мунгалы ворвутся в город, ты сразу беги к женскому монастырю. До детинца бежать далече, до княжеских теремов тоже, а монастырь к нашему дому ближе всего, и стена вокруг него высокая. Хоть и ветхая уже эта стена, но все равно какая-никакая, а защита.

– А как же ты, матушка? – спросила Пребрана, торопливо заплетая в косу свои длинные волосы. – Я без тебя не побегу.

– Мне отца твоего выручать придется, доченька, – со вздохом ответила Васса. – Сама видишь, какой из него воин. Он же ни убежать, ни защититься не сможет. Ты обо мне не беспокойся, дочка. Я из всякой беды путь к спасению отыщу.

Аникей сражался на южной стене бок о бок с Кутушем. Рязанцы впятером-вшестером поднимали тяжелые бревна и сбрасывали их сверху на карабкающихся по лестницам татар. Лестницы ломались одна за другой, но враги подтаскивали новые и продолжали упорно взбираться по ним на высокую бревенчатую стену Рязани. Многочисленность татар позволяла им не ослаблять свой натиск, несмотря на любые потери. Постепенно то в одном месте, то в другом татарам удавалось заскочить на стену. Темный поток из многих тысяч степняков грозил вот-вот перелиться через вершину рязанской стены и заполнить городские улицы.

Рукопашные схватки на верхнем забороле стены были полны ярости и ожесточения. Рязанцы грудью напирали на татар, поднимая их на копья и сбрасывая со стены в ров.

Аникей от страха с такой силой рубанул топором бросившегося на него татарина, что вдребезги разнес тому голову. От вида крови и разлетевшихся человеческих мозгов в очах у Аникея потемнело. Он едва не лишился чувств. Содержимое его желудка вдруг хлынуло наружу, залив Аникею и кольчугу, и порты.

Когда татары отступили, то ратники из сотни Данилы Олексича не упустили возможности подтрунить над Аникеем, который, по их словам, зарубил всего-то одного мунгала, а площадку на стене загадил так, будто целый десяток мунгалов истребил.

Данила Олексич, видя, что у Аникея никак не проходит дрожь в руках, а с лица не сходит бледность, сжалился над ним и отпустил домой, велев ему поздно вечером заступить в дозор.

Аникей был зол на самого себя и на своих язвительных соратников. Он шагал по узким улицам, не глядя по сторонам, продолжая счищать с одежды остатки рвоты и окровавленных мозгов. При этом Аникей ругался сквозь зубы.

Звонкий девичий голосок заставил Аникея невольно вздрогнуть.

Подняв голову, Аникей увидел перед собой Пребрану и Фетинью.

Девушки забросали Аникея вопросами: отбит ли вражеский штурм? Жив ли супруг Фетиньи? Видел ли Аникей отца Пребраны?..

– Татары убрались восвояси, – молвил в ответ Аникей тоном бывалого воина. – Крепко посекли мы нехристей! Ивора Бокшича и Мирона Фомича я не видел. Сотник домой меня отправил, отоспаться мне надо перед ночным караулом.

– В чем это у тебя порты, Аникей? – спросила Фетинья.

– Да это… Мунгала я топором зарубил, так из него гадость всякая во все стороны так и брызнула! – ответил Аникей, стараясь скрыть свое смущение.

– Ты зарубил мунгала?! – в один голос воскликнули подруги. – А Устинья говорит, будто тебе и муху убить страшно.

– Нашли кого слушать! – насупился Аникей и показал девушкам свой окровавленный топор. – А это видали?.. Я так вдарил по мунгалу, что рассек его чуть ли не надвое. Это многие ратники видели.

– Мы верим тебе, Аникеша, – сказала Фетинья.

– Ну то-то! – усмехнулся Аникей, засунув топор обратно за пояс.

– Какие они, мунгалы? – поинтересовалась Пребрана. – Расскажи, Аникей. Ты же близко их видел.

– Конечно, видел, вот как вас, – промолвил Аникей, сбивая свою шапку чуть набекрень. – Рожи у мунгалов жуткие, глаза узкие, как щелочки, рот большой, зубы кривые, нос плоский, скулы широкие, усы редкие, волосы черные или рыжеватые, в косицы заплетены, как у женщин. Росту мунгалы невысокого, но широки в плечах. Ноги у них кривые. Разговаривают мунгалы, будто гавкают. Одно слово – нехристи!

– Говорят, за Черной речкой в становище мунгалов тьма-тьмущая! – сказала Пребрана, не скрывая своего страха. – Так ли это?