– Конечно. Наши трепались – он ни в жизнь на ней не женится, мамаша не позволит, а он взял да и женился.

– А с Ольгой он был знаком?

– Может, и был, не знаю. Возле Маринки он начал крутиться, когда Ольга уже к родне отчалила.

– У Ольги вскоре после этого родилась дочь. Не догадываетесь, кто мог быть ее отцом?

– Понятия не имею. Помню, что перед тем, как нас покинуть, она страдала от несчастной любви и сделала очередной аборт. Клялась, что мужиков к себе близко не подпустит. Но, видно, надолго ее не хватило, если вскоре родила. Хорошо, хоть ребенок есть. У Маринки бабки, у Ольги дите, а у меня сами видите… – Она поднялась, подошла к полке и стала перебирать фотографии. Одну протянула мне. – Вот, мы здесь втроем…

Девушки сидели обнявшись. Марина в центре, красивая, с озорной улыбкой. Та женщина, которую я видела в доме бультерьерши, была лишь ее тенью. Рядом с ней Ольга. Нежное личико с печальными глазами. Я подумала, что фотография Ольги может мне пригодиться, и спросила:

– Я могу ее взять?

Вера на мгновение засомневалась, потом махнула рукой:

– Берите.

Я убрала фотографию и задала очередной вопрос:

– С Дмитрием Ломакиным Ольга в клубе познакомилась?

– С каким Ломакиным? – нахмурилась Вера. – Такого я не знаю.

– Да бросьте вы. Он в городе человек известный.

– Может, и так, но я о нем первый раз слышу. – Она вдруг занервничала, скрестила руки на груди и сказала враждебно: – Выметайтесь. Разбудите Кольку, он буянить начнет.

– Хочешь еще три тысячи? – спросила Агата.

– Да пошла ты со своими деньгами. – Стало ясно, о Димке она говорить не будет.

– Она боится, – сказала сестрица, когда мы вышли на улицу.

– Похоже, – кивнула я. – Гадай теперь, какое он имеет отношение к ребенку Ольги. И имеет ли вообще.

– Имеет. Иначе не стал бы к Ольге приезжать.

– Агатка, дала бы ты мне свою ксиву, было бы чем размахивать перед носом граждан. Бытует мнение, что мы похожи…

– Зачем тебе ксива?

– Хочу в Иваново прокатиться. Вдруг повезет, и что-нибудь путное узнаю.

От нашего города до Иванова на машине часа три, но я предпочла поезд. Времени потратишь примерно столько же, зато можно отдохнуть. В восемь утра я была на вокзале, сверилась с расписанием и решила: если все пройдет удачно, вернусь на четырехчасовом поезде.

Уютно устроившись у окна, я собралась вздремнуть, но не получилось. Я предалась размышлениям, однако думала не о том, что ждет меня в Иванове, не об Ольге с ее ребенком, а о Стасе. Он все еще здесь или вернулся в Питер? Как всегда, при мысли о нем навалилась тоска. И когда это кончится? Когда-нибудь непременно… Главное, не видеть его, и в конце концов… Что? Забуду? В тот момент мне казалось: не забуду, не успокоюсь, сердце не будет стучать ровнее, а зайдется в сумасшедшей дроби, стоит лишь услышать его имя. Я упрямо бормотала: «Все проходит, так умные люди говорят, а умные люди зря не скажут». И в мерном стуке колес слышала вкрадчивый голос: «Принцеска…»

На вокзальной площади я остановила такси, назвала адрес и через двадцать минут уже была в клинике. Главврач не только принял меня, но и разговаривал с большой любезностью. Не помню, что я ему плела, однако вышло складно, потому что рассказ у него сомнений не вызвал. Короткая юбка, в которую я облачилась в то утро, произвела на дядьку куда большее впечатление, чем удостоверение сестрицы. Поглядывая на меня, он то и дело причмокивал пухлыми ярко-красными губами. Я, само собой, прозрачно намекнула, что мне всегда были симпатичны мужчины в возрасте. Он с грустью сообщил, что очень занят, и спровадил меня к своему заму, но не поленился и сам проводил меня к ней, дав женщине соответствующие инструкции. Заместитель главврача, дама лет сорока, тоже была очень занята, но пожелание начальства выполнила с максимальным старанием, наверное, из-за загруженности даже не спросив, чем меня заинтересовала роженица. Я сочла это большой удачей. Записав Ольгины данные, Светлана Сергеевна удалилась, а через некоторое время вошла в кабинет, на ходу просматривая медицинскую карту.

– Помню я эту женщину, – сказала она, устраиваясь за столом. – Так и есть. Я роды принимала. Трудные были, хотя, как говорится, ничто не предвещало… Родилась девочка три килограмма двести граммов. Нам тогда пришлось здорово поволноваться. Но запомнила я ее даже не поэтому. Женщина у нас на сохранении лежала, так муж к ней по нескольку раз в день приходил, всегда с цветами.

– Муж?

– Ну да. Мы так думали. Фрукты сумками таскал, нам даже пришлось провести разъяснительную беседу, что делать этого не стоит. Все отделение этими фруктами можно было накормить. При родах присутствовал и очень волновался. Когда начались сложности, его попросили удалиться. Он в коридоре метался сам не свой. Зато, когда сообщили, что все в порядке, мать и ребенок вне опасности, он заплакал от счастья. Привлекательный такой мужчина, в общем, пара была красивая. А потом выяснилось, что он не муж ей вовсе. И в свидетельстве о рождении ребенка вообще стоит прочерк в графе «отец». Девчонки еще шептались, что он любовник. Женатый, конечно. И богатый. Вот и определил ее в клинику.

Все это я выслушала в легком замешательстве. Задавать вопрос об удочерении было глупо. Не похоже, что Светлана Сергеевна свято хранит некую тайну. Говорила спокойно, смотрела открыто. Если четыре года назад здесь произошло что-то незаконное, она должна была насторожиться. Я достала фотографию, позаимствованную у Веры, и протянула Светлане Сергеевне.

– Это она на фотографии?

– Да, точно, – ответила женщина и ткнула пальцем в Марину, а я едва не выругалась в досаде. – Мы рассчитывали, что ребенок у нас будет наблюдаться, – спокойно произнесла Светлана Сергеевна. – Но недели через две мамочка сообщила, что уезжает к родителям. А девочка хорошенькая, абсолютно здоровая.

– А как у матери обстояли дела со здоровьем?

– Нормально, выписали на пятый день.

Мне оставалось лишь сказать «спасибо» и покинуть кабинет. Вот так история! Замужняя женщина рожает ребенка, супруг заваливает ее цветами, нервно скачет в коридоре, а потом оставляет ребенка на попечение абсолютно постороннего человека. Причем Марина является сюда с чужим паспортом. Вряд ли фотографию в документах рассматривали особо пристально, когда заводили медицинскую карту. Кому это надо? Тем более в частной клинике, где платежеспособность клиента куда важнее.

С Ольгой, вне всякого сомнения, они договорились заранее. Поэтому она и сорвалась в Иваново и упорно не желала общаться с родней. Витькино светило ничего не напутал, Ольга после двух абортов не могла иметь детей, но, как видно, утомившись несчастной любовью, вдруг страстно возжелала ребенка. Хотя не последнюю роль могли сыграть ежемесячные переводы. Нет, все-таки главное – ребенок, не стала бы Ольга с таким усердием откладывать деньги вместо того, чтобы тратить их, и от тяжелой работы тоже не отказывалась. Хотя в этом мог быть некий расчет: наличие денег ведь надо как-то объяснить. Хорошо, с Ольгой все понятно. Но Марина? Как она могла оставить ребенка… Ответ очевиден: Светлана ее дочь, но Пронягин отцом не является. Допустим, но ведь Марину он любил, да так, что женился, проявив небывалую отвагу. По моему разумению, мужчина никогда не потребует от любимой женщины отказаться от ребенка. Мужчины встречаются разные… И тут на ум пришла бультерьерша. Марина для нее – точно кость в горле. Узнай Пронягина, что отец ребенка вовсе не ее сын… Вряд ли Марина завела любовника, будучи замужем. Уж очень рискованно, имея такую свекровь. Значит, за Пронягина она выходила в положении. Свекровь до девяти считать умеет и, приняв к сведению, к примеру, факт работы снохи в ночном клубе с репутацией борделя, сразу бы засомневалась, ее ли сын – виновник торжества. А засомневавшись, ни перед чем бы не остановилась. Пронягин, должно быть, верил, что мать способна лишить его наследства. И они с Мариной придумали этот план. Или придумал Пронягин, уговорил Марину… И она согласилась? Из-за денег, которые надеется когда-то получить? Да, у бультерьерши достойные наследники. Я вспомнила, как Марина сидела за столом в квартире Пронягиной. Каждый доллар старухиных денег будет стоить ей очень дорого. А если Марина поняла, что дурака сваляла, и решила вернуть дочь? Вот и причина Ольгиной гибели.