за посевы, начав пожирать их и расти. Брослав вскрикнул бранью, Синка и его прихвостни принялись тушить очаг, затаптывая его. Управились они быстро, огонь не успел окрепнуть и принести какой-либо вред, но взгляды, обращённые к колдуну, теперь горели не только страхом, но и осуждением.

— Ещё раз явитесь ко мне с мечом, — заговорил тот с ними, — и я сожгу ваши поля, а то и вас заодно.

Он развернулся к ним спиной и скрылся во мраке мельницы, окончив разговор.

Брослав вновь сплюнул себе под ноги. Похоже, он делал так всегда, когда был недоволен чем-то.

— Сукин сын. Избавишься от него? — обратился он к Морену.

— Поговорю с ним. А там посмотрим, что можно сделать.

— А что, много вариантов?

Староста смерил его тяжёлым испытывающим взглядом.

— Я уже говорил вам, что прежде не встречал чародеев. Сначала я хочу узнать, насколько он опасен.

— А сам ты, стало быть, не видел? — Брослав начал раздражаться: лицо его побагровело, а челюсть крепко сжалась.

Морен открыл рот, но его ответ потонул в ударе грома. Темнело стремительно и, пусть дождь пока ещё так и не случился, гроза уже подбиралась к деревне. Оставаться в поле становилось попросту опасно. Брослав помолчал немного и добавил:

— Я хочу одного: чтобы он убрался отсюда. Останется у него притом голова на плечах или нет — это уж не моё дело. Пусть колдует, где хочет, но подальше от моей деревни. Идёшь?

— В деревню? Нет. Попробую пробраться внутрь.

— Ну, удачи, — бросил староста без особой искренности и вместе с мужичьём отправился обратно в Теменьки.

Морен проводил их взглядом и внимательно осмотрелся. Земля вокруг дома и мельничной башни заросла острой, как клинки, травой вперемешку с диким ячменём и одуванчиками. Морен осторожно ступил вперёд, и из-под подошвы сапога вновь вырвалось облако ядовитого дыма. Дождавшись, когда тот рассеется, он наклонился к земле и раздвинул траву руками. Под ней оказалось спрятано множество распухших грязно-белых шаров. Морен сразу узнал их: дождевики — безобидные грибы, встречавшиеся по всей Радее. Вот только «дым» из спор, что они испускали, никогда не был ядовитым.

Заморосил дождь. Крупные капли, ударяясь о шляпку грибов, тут же впитывались в них. Морен поднял взгляд на мельничную башню, осматривая и её. Подождав немного, пока вода напитает грибы, он мог без проблем подойти и постучаться в дверь, но имело ли оно смысл? Что-то подсказывало, чародей не пустит его на порог так просто. Зато в стенах мельницы виднелись открытые, лишенные ставен оконца, как раз на трёх уровнях, что подтверждало мысли Морена о делении на ярусы внутри. И одно из них расположилось аккурат над крышей жилой пристройки, чуть выше человеческого роста. «Весьма опрометчиво», — подумал Морен, однако ему то было только на руку.

На крышу он взобрался без особых проблем: всё равно, что по деревьям лазить, только вместо веток догнивающие пустые бочки, сруб стены да заколоченные ставни. Прохудившаяся крыша предупреждающе скрипнула, когда он ступил на неё, и идти пришлось осторожно, выверяя каждый шаг, чтобы не провалиться. Зато до окна он легко допрыгнул, зацепился руками и подтянулся на них.

К тому моменту дождь уже разошёлся вовсю. Тучи скрадывали весь свет, и внутри мельницы оказалось темно, как в ночи. Потому Морен не спешил опускаться на пол, продолжая сидеть в раме окна и ожидая, когда глаза привыкнут к темени. Постепенно начали прорисовываться силуэты и очертания предметов: пустые ящики и мешки, огромные жернова и вертикальный вал, глиняные ёмкости для зерна во всю стену. Ничего необычного, все ветряные мельницы были похожи меж собой, эта отличалась от остальных лишь размерами. Какое-то время Морен ещё пытался прислушиваться, но звуки ветра и дождя заглушали любые шорохи — заговори он сейчас, его вряд ли услышат, так что он не стал осторожничать. Опустившись на пол, сделал уверенный шаг, ступая на рваный мешок, и его тут же вздёрнуло вверх.

Мир перевернулся — Морен повис вниз головой, пойманный, будто заяц в силки. Он даже слышал, как заскрипела вздёрнувшая его лебёдка. Кровь среагировала на опасность, и глаза против его воли вспыхнули красным. Сверху сквозь щели в потолке разлился тёплый свет. Сложилось впечатление, что его ждали, а когда на лестнице раздался голос, Морен окончательно убедился в этом.

— Так-так-так, и кто же это ко мне пожаловал?

Ступени скрипели под чужими шагами, а зажжённая свеча освещала дорогу, наполняя светом комнату, и вместе они постепенно открывали образ чародея. Высокие сапоги из кожи, тёмная мантия с завязками у самого горла, накинутый на голову капюшон — одежды тщательно утаивали его личность, но огонь свечи выхватывал из тени игравшую на губах усмешку. Последняя ступень скрипнула особенно жалобно, когда чародей ступил на неё, а затем резко остановился, видимо, разглядев, кто же попался ему.

— Неужели? — воскликнул он и, разжигая лучину под потолком, пробормотал себе под нос: — Как интересно.

Морен терпеливо ждал, не предпринимая попыток освободиться. Чародей же подошёл ближе и принялся с любопытством разглядывать его.

— Вот так подарок! Живая легенда в силках для воров и кроликов! А я-то тебя сначала и не признал, без чёрных-то одежд. Да и на поясе меч, а не топор… Но глаза врать не могут, такое не подделать, верно же? Давно оружие сменил? А ещё не хватает… А, вот же она!

Он наклонился, поднял и отряхнул от пыли шляпу, которая в полёте спала с головы Морена. Тот не спешил отвечать — ограничился недовольным взглядом, — но, кажется, чародея это ничуть не расстроило. На его лице вдруг отразилась улыбка, и Морен нутром предчувствовал недоброе. Ухмыльнувшись, чародей потянулся к его маске и проворковал:

— Открой-ка личико…

Это стало последней каплей. Морен поймал его кисть у своего лица, резко дёрнул вниз и подтянулся, встречая подбородок лбом. Чародей охнул, застонал от боли и отпрянул, держась за ушибленную челюсть. От удара капюшон спал с его головы. Вытащив из-за пояса нож, Морен дотянулся до стоп и в одно движение разрезал верёвку, что держала его. Уверенно приземлился на обе ноги и подошёл к чародею, но, заглянув в его лицо, обомлел.

Тот и в самом деле оказался очень и очень молод — Морен не дал бы ему и двадцати. Светлая, нетронутая солнцем кожа, ни одной морщинки на лице, да и миндалевидные глаза горели по-ребячески живо. Последние выдавали: он не из этих мест, да и волосы его были подстрижены на городской манер. Медно-рыжие, густые и волнистые, они шапкой обрамляли лицо и шею. Когда Морен вырвал шляпу из его рук,