Подробное антрополого-критическое исследование этих вопросов, стоящее за пределами задач нашей работы, приводит автора к выводу, что основные положения уголовно антропологической школы еще далеко не установлены и не доказаны, что Ломброзо слишком поторопился сделать окончательные заключения там, где мы могли лишь сказать: «ignoramus» — не знаем. «Настоящий и здоровый позитивизм, говорит Colajanni, заканчивая критику этих положений Ломброзо, должен идти осторожно и особенно не гнаться за выводами и не спешить давать во что бы то ни стало гипотезы»[230].

Рассмотрение характерных, по учению уголовно-антропологической школы, особенностей преступника и противоречия, к которым пришли в этих вопросах последователи Ломброзо и которые уже не раз были отмечены многими его критиками, дают Колаянни право сказать, что характер преступника имеет довольно относительное, почти ничтожное значение, если не пытаются определить и объяснить предрасположение к преступности социальными факторами, к которым почти все сторонники антропологической школы «и особенно Гарофало питают такое большое презрение».

При исследовании этих особенностей Colajanni указывает на ошибочность методов уголовной позитивной школы, не изучившей нормального честного человека и упустившей из внимания социальную среду. Сам Colajanni постоянно пользуется каждым случаем, чтобы оттенить значение социальных условий в образовании особенностей преступника. Не останавливаясь на подробностях антропологической критики Колаянни мы отметим лишь основную черту его доктрины — выяснение громадного значения общественной среды. Когда уголовно-антропологи указывают на бледный цвет лица как на особенность преступника, он напоминает о дурном питании низших слоев населения, откуда выходят преступники, о жилищах, лишенных солнечного света, где ютится беднота, о тюрьме, где ему самому пришлось после девяти месячного заключения (по политическому процессу) испытать превращение цветущего вида своего лица в землянисто-желтый. Когда Ломброзо и др. указывают на особенности роста и веса преступников, Колаянни выдвигает влияние и здесь тяжелых социальных условий. Когда Ломброзо видит в особом языке преступников, проявление атавизма, Колаянни объясняет его принадлежностью преступников к одной профессии — преступной и необходимостью обезопасить себя от преследований судебной власти.

На утверждение уголовно-позитивной школы, что преступники отличаются специально им свойственною нечувствительностью к боли Колаянни отвечает указанием на такую же терпеливость к боли всех классов, живущих ручным трудом и подвергающихся то действию жары, то холода. Кто не знает, спрашивает автор, громадной разницы в перенесении родовых мук женщиною из простонародья и из высших классов общества. Нечувствительность к физической боли часто находится в прямом соотношении с родом жизни человека: женщина из простонародья приступает к домашним работам через несколько часов после родов, a женщины из состоятельных классов остаются по 8 дней в постели и поправляются медленно; точно также доктора, производящие операции знают с какой терпеливостью переносит страдания рабочий и с какою болезненностью — люди других классов.

Условиями жизни объясняет Колаянни нечувствительность преступников к страданию других: «она развивается у врачей, у служителей больниц и анатомических театров, у мясников; сначала им приходится бороться с возбужденным в них зрелищем чувством, но оно постепенно по мере занятий той же профессией пропадает; преступник, вредящий своему ближнему, также привыкает к страданию. Кроме того чувство сострадания находится в связи со степенью умственного развития индивида.

Чувство мстительности также не исключительно принадлежащее преступнику качество: оно так же, как и чувство сострадания, находится в связи с общим состоянием культуры народа: вот почему мы находим наибольшее развитие мести у жителей Корсики, Сардинии, Калабрии, Албании и пр.[231]

Что касается страсти к спиртным напиткам, к разврату, игре, то сам Ферри признал наибольшее развитие этих пороков среди городских преступников, т. е. тем самым признал не врожденность этих пороков, но приобретение их в силу социальных условий городской жизни.

Ломброзо приписывает преступнику особую страсть к животным. Но он забывает, что такую же любовь обнаруживают к птицам, обезьянам, собакам и кошкам монахи и итальянские солдаты; «причина этой привязанности к животным — одна и общая как у честных людей, так и у преступников: одиночество, недостаток семьи и общественных отношений»[232].

Преступные сообщества, «камора» и «мафия», объясняемые Ломброзо, как результат врожденного преступникам стремления к преступному единению, находят у Колаянни объяснение условиями социальной среды: тождественностью интересов, хотя бы и преступных и необходимостью более успешной борьбы с полицейскою и судебною властями.

Palimsesti — знаменитые надписи на тюремных стенах — также не составляют, по словам Колаянни, исключительной особенности преступников: чтобы убедиться в этом достаточно посмотреть на школьные скамьи, университетские парты и на стены памятников: там найдется такое множество надписей и притом и столь странных, что на основании их пришлось бы весь мир засадить в дом сумасшедших: они продукт или бездействия, или одиночества и представляют лишь капризные развлечения ума в различные моменты жизни[233].

Большая склонность к самоубийству у преступников проистекает не из каких либо их особенностей, только им присущих, но по той же причине, по какой самоубийство распространено в войсках: вследствие недовольства образом жизни[234].

Как известно Ломброзо и его последователи придают громадное значение существованию у преступника особой физиономии, Колаянни же объясняет эту особенность преступника образом его жизни[235].