— Вы уверены? — тихо проронила Лидия Ильинична.

— Процентов на девяносто, — честно признался Турецкий. — Что касается убийцы, мы его практически вычислили, но называть имя я пока не буду, не имею права. Ни одной улики у нас сейчас нет, но в ближайшее время наверняка появятся.

Некоторое время в кабинете стояла тишина. Клименко сидела на стуле очень прямо, не шевелясь и не касаясь его спинки. Наконец она медленно отвернулась к окну:

— Понимаю… Но кому… Кому могла понадобиться папина смерть?

Губы Лидии Ильиничны болезненно дрогнули и снова крепко сжались.

— Дайте нам еще неделю, и я отвечу на все ваши вопросы, — мягко отозвался Александр Борисович. — А сейчас у меня к вам просьба, и вы в этой связи появились очень кстати.

Она коротко вздохнула и с видимым трудом оторвала взгляд от окна:

— Я вас слушаю.

— В какой-то момент следствия почти наверняка у нас возникнет необходимость обратиться в органы. Не только по закону, но и за информацией… особого рода. В соответствии с договором мы обязаны вас об этом проинформировать.

— Вы собираетесь сдать убийцу соответствующим… профессионалам?

— Мы намерены взять его с поличным, — веско произнес Турецкий. — Но делать это обязаны, если так можно выразиться, в компании с представителями органов… Скорее всего, МВД, но, возможно, и ФСБ…

Брови Клименко округлились и взметнулись вверх, некоторое время она изумленно смотрела на своего собеседника.

— Но… неужели все так серьезно?

— Да, — коротко ответил Турецкий.

— Конечно, я согласна!

— Вы меня не поняли, — он снова смягчил тон. — Речь идет не о вашем согласии или несогласии, просто об информировании, которое в соответствии с нашим контрактом тоже требует соблюдения конфиденциальности с вашей стороны… Видите ли, когда речь заходит о серьезном преступлении, вести расследование изолированно мы не имеем права, это нарушение закона.

— Понимаю… Я не собираюсь никому ничего рассказывать, в том числе мужу… — Она вдруг слабо улыбнулась. — Тем более что Шилов даже обычных секретов хранить совершенно не в состоянии!

— Значит, договорились, — с облегчением кивнул Александр Борисович. — И если можно, не отключайте, пожалуйста, больше ваш мобильный.

— У меня был срочный заказ, — Лидия Ильинична поняла скрытый намек и легко поднялась со стула. — А потом… В общем, я всегда после выполнения любого заказа смотрю его по возможности в деле…

— Надеюсь, и ваш супруг, и певица остались довольны? — усмехнулся Турецкий, тоже подымаясь с места.

— Откуда вы знаете? — Она глянула на него растерянно, а потом не выдержала и рассмеялась. — Ну да, вы же сыщик! Но чтоб так, до деталей…

— Извините, такая уж у нас профессия, — картинно развел руками Александр Борисович. — Вы не поверите, но она вся сплошь именно из деталей и состоит… Ну совсем как ваши концертные платья: пока все, вплоть до поясочка, не выкроите, да еще и последнюю пуговичку не пришьете, считайте, что наряд не существует!

Она закусила нижнюю губу и, прежде чем выйти из кабинета, сверкнула на него глазами:

— Повезло мне, что я все-таки решилась и пришла именно к вам!

19

Елене Константиновне Костаниди за месяц до того, как ее брату поставили страшный диагноз, исполнилось пятьдесят четыре года. Это обстоятельство оставило ее, в отличие от подавляющего большинства женщин, впадающих, как известно, в панику по мере приближения пенсионного возраста, абсолютно равнодушной. «Женщиной без возраста» она стала еще чуть ли не в детстве, во всяком случае, как ей казалось, всегда знала, что замуж не выйдет никогда. Потому что с того момента, как на свет появился ее младший брат — вымоленный-выпрошенный родителями сыночек, — вся жизнь Елены Костаниди была посвящена ему, и только ему.

Произошло это как-то на удивление естественно. Дело в том, что Костаниди-старший, полностью обрусевший, не знавший даже родного языка и вообще грек только по названию, почему-то втемяшил себе в голову, что должен жениться обязательно на гречанке. Однако подходящая «чистокровная» партия все не встречалась и не встречалась, пока будущему отцу Елены не исполнилось сорок лет. Невеста наконец нашлась, однако молодостью и красотой тоже не блиставшая. Тем не менее на капризы у Костаниди времени уже не оставалось, и свадьба была сыграна. Наступила очередь обзавестись наследником, тем более что и наследство, опять же по советским временам, имелось вполне приличное.

Однако вместо наследника на свет появилась, огорчив и разочаровав главу семьи, наследница. Но надежда, как известно, умирает последней! И несмотря на то что врачи не советовали ни в коем случае жене Костаниди рожать еще раз, попытки были продолжены. Сколько Елена себя помнила, столько ее мать болела и лечилась, лечилась и болела, а всеми домашними делами заправляла бессловесная дальняя родственница. Наконец, когда девочке уже шел одиннадцатый год, упорство родителей было вознаграждено, родился Димитриус — слабенький, недоношенный, еле слышно попискивающий, но живой.

Впервые своего братика Лена увидела только через два месяца после его рождения, когда врачи наконец отпустили мать с новорожденным мальчиком домой из специальной больницы для тех, кто появлялся на свет раньше времени. И в тот же день, постаревший и почти полностью поседевший, но счастливый отец серьезно поговорил с дочерью, объяснив ей раз и навсегда ее главное жизненное предназначение. Целью Елениного существования должно было стать здоровье и благополучие Димитриуса — раз и навсегда. На то, что они с женой успеют не только вырастить и выучить, но и поставить на ноги долгожданного сына, Костаниди-старший уже тогда не надеялся. И хотя в своих расчетах, как оказалось впоследствии, он ошибся на добрый десяток лет, судьба Елены была в тот день действительно предрешена.

Возможно, будь на ее месте девочка с другим характером, она просто-напросто возненавидела бы брата, в сущности перечеркнувшего своим рождением ее детство, а позднее отнявшего юность и молодость. Ведь теперь именно ей приходилось зачастую вскакивать по ночам на его крик, чтобы не побеспокоить вконец расклеившуюся после родов маму, а после на школьных уроках клевать носом от недосыпа, не понимая ни слова из объяснений учителя. Но у Лены, видимо, была на удивление смиренная душа: Димитриуса она не просто полюбила, едва увидев, она его обожала ничуть не меньше отца. И впоследствии никогда не задумывалась ни над улетающими безвозвратно годами молодости, ни над возможностью замужества и собственных детей.

Главным для сестры всегда оставалось только одно: чтоб Димитриус был здоров и счастлив… Можно лишь удивляться, что брат при этом не избаловался, не превратился в маменькиного сынка, не сделался обыкновенным захребетником. Напротив! И сестру свою он тоже обожал, и родителей, когда они один за другим умерли, достойно оплакивал, и, главное, когда догорела советская эпоха, в отличие от большинства, не растерялся, не запаниковал, а моментально сообразил, что к чему. И хотя так же, как отец, по образованию был экономистом, в торговлю в соответствии с семейной традицией не подался. А совершенно неожиданно для Елены предпочел банный бизнес.