– Здравствуй, Зоя! – Ее пальчики были холодными с мороза, но губы мои обжигали, точно огнем.

– Да к чему же этот официоз?! – Зоя засмеялась звонко и радостно, привстала на цыпочки и поцеловала меня в заросшую щетиной щеку. Меня, дикого лесного человека!

От нее пахло морозом и фиалкой. Дивный этот аромат навсегда врезался в мою память. Образ той, что одним лишь легким касанием навсегда изменила мою жизнь, до смерти будет ассоциироваться у меня с фиалкой.

Когда Дэн возвращался к себе, костер уже не горел, а на дворе не было видно ни единой живой души. Из-за Ксанки он забыл о предстоящем разговоре с Суворовым и дядей Сашей. Интересно, состоялся ли разговор?

Из-под двери командира пробивалась тонкая полоска света; Дэн бесшумно прошел к своей комнате.

– Явился! Где тебя черти носили? – Гальяно был неприветлив и мрачен. Наверное, разговор не принес ничего хорошего.

– Было одно дело. – Дэн опустился на свою кровать.

– Дневник у тебя? – спросил Туча странным голосом.

– Графский? Так он тут, под… – Дэн приподнял матрас и замолчал. Дневника не было.

– Значит, не у тебя, – констатировал Матвей. – Мы тут уже все обыскали.

– Сперли! – Гальяно выругался. – Пока мы там шашлыки ели, кто-то здесь пошарил.

– Еще что-то пропало? – Дэн оглядел комнату.

– Похоже, только дневник.

– И на кого думаете? – Пропажа была не слишком серьезной, но странной. Кому могли понадобиться эти старые записи? И уж если понадобились, то что в них было такого важного?

– А на кого думать? – развел руками Гальяно.

– Да на кого угодно! – вскинулся Матвей. – Начиная с измайловских бандерлогов и заканчивая Шаповаловым. Комната-то не запирается! Ты ж сам видишь, какие у нас тут порядки: за территорию ни-ни, а на территории что хочешь, то и делай. Я вот думаю, неспроста это все. Значит, в этом дневнике было что-то важное. Эх, не дочитали!

– Я думаю, это Суворов, – сказал Гальяно. – Вспомните, он видел дневник.

– Не обязательно, – возразил Матвей. – Нас могли подслушать. Нас ведь кто-то подслушивал тогда, в парке.

– Ильич?

– Не исключено, но тоже не факт. Народу тогда в парке ошивалось много.

– Бандерлоги отпадают, – сказал Гальяно с сожалением. – Бандерлоги были в тот день с Чуевым на речке.

– О том, что мы взяли дневник, мог знать тот, кто положил его в тайник, – заметил Дэн. – В таком случае ни подглядывать, ни подслушивать не надо, достаточно знать, кто был в библиотеке.

– Шаповалов? – выдохнул Гальяно.

– Не знаю. Да и что сейчас гадать? Вы насчет гари с Суворовым разговаривали?

– Разговаривали. – В голосе Гальяно не слышалось оптимизма. – Про гарь они нам с дядей Сашей ничего нового не сказали. От Ильича мы, может, и больше узнали.

– А как насчет блуждающего огня?

– Вот тут уже интереснее. Дядя Саша говорит, во время Великой Отечественной тут отряд фрицев квартировал.

– Где – тут? – уточнил Дэн.

– В поместье. Странный какой-то отряд, тихий. В том смысле, что местных почти не трогали, все больше по лесу шарили, землю копали. Сечешь?

– Нет.

– Искали они что-то в лесу.

– Что?

– А кто ж знает! Суворов про Ананбере какое-то говорил.

– Аненербе, – поправил его Матвей. – Это контора такая была у фрицев полунаучная, полумистическая. Они даже вход в Шамбалу искали.

– Думаешь, вход в Шамбалу здесь, в нашем лесу? – усмехнулся Дэн, которому вся эта история уже начала казаться полной фантасмагорией.

– При чем тут Шамбала?! – отмахнулся Гальяно. – Мало ли что можно было искать! Да что угодно! Может, вход в катакомбы какие-нибудь древние или вообще клад!

– Ага, прямо сразу клад.

– Ну не знаю. – Гальяно развел руками. – Что-то же немцы в лесу искали. Что-то такое, к чему не привлекали даже местное население. Дядя Саша сказал, есть свидетельства очевидцев, которые рассказывали, что видели, как фашисты что-то копали в лесу. Только свидетелей тех немного, люди в лес ходить боялись, потому что расстреливали их на месте без суда и следствия. Во какая секретность!

Дэн кивнул, история приобретала неожиданный оборот.

– Но даже не это важно. – Гальяно выглянул в окно, а потом понизил голос до шепота: – То, что наших людей эти гады не щадили, понятно. Мало того, они и своих не пожалели. Заперли солдат в казарме, облили бензином и подожгли. Это уже в сорок третьем было, наши как раз наступали.

– Кто поджег?

– Главный фашист и прихвостень его из местных.

– А может, все-таки партизаны?

– Не было в этих местах активного партизанского движения. В том-то и дело! Суворов сказал, отряд квартировал в графской конюшне: двери есть, окон нету. Двери снаружи подперли чем-то, стены облили бензином, и все дела. Никто не спасся. Да что там солдаты! Офицеры немецкие тоже все погибли. Их тут в поместье человек пять было, не считая главного фрица.

– И этих сожгли?

– Нет, этих, похоже, отравили. Пожар ночью случился, ясное дело, его никто тушить не спешил. Что произошло, только утром поняли, когда прислуга из местных заглянула в дом. Все фрицы мертвые за накрытым столом. Значит, отравили их.

– Прислуга и отравила!

– Нет, дядя Саша говорит, двоих недосчитались, командира Ульриха фон Витте и того упыря из наших, который при нем был вроде ординарца.

– И как упыря звали?

– Ефим Соловьев. Одноглазый он был, калека. Потому на фронт и не забрали, оставили в тылу Родину защищать, а он вот как защищал, сразу к немцам переметнулся.

– Он тебе еще не все рассказал, – невесело усмехнулся Матвей. – Командира фашистского, этого фон Витте, потом аккурат на Чудовой гари нашли, задушенного и на дереве повешенного.

– Думаешь, это Соловьев его? – спросил Дэн.

– Не исключено.

– Ладно, предположим, все друг друга перебили, чтобы сохранить какую-то страшную тайну. Что за тайна-то?

– А вот это нам с Суворовым и предстоит выяснить!

– Нам с Суворовым? – Дэн удивленно приподнял брови.

– Сдается мне, – Матвей взъерошил волосы, – что Суворов с Туристом нам далеко не все рассказали, придержали кое-что для себя.

– Ничего, – вмешался Гальяно, – нам тоже есть что придержать. Без нас они блуждающий огонь не найдут.

– Кстати, странно, что огонь этот загорается только раз в тринадцать лет. Кто его зажигает и зачем? – Матвей посмотрел на Тучу, как будто у того был ответ на его вопрос.