Мозгом военно-морской обороны был лорд Бархам (тогда еще – сэр Чарльз Миддлтон) в адмиралтействе и Кемпенфельт – на флоте. Именно их переписка дала самые ценные стратегические оценки, которыми мы располагаем. Идея французов заключалась в следующем: они хотели, чтобы их флот, имеющий преобладающую численность, зашел в Канал, и, пока он будет сдерживать (или уничтожит) Гарди, часть кораблей прорвет крейсерскую блокаду и эскортирует транспорты с войсками. Кемпенфельт был уверен, что это сделать не удастся. Он не сомневался, что громоздкая, неповоротливая масса только что объединенных разных кораблей может быть обезврежена сравнительно однородным и мобильным флотом, пусть и находящимся в меньшинстве. Оценка силы подвижного немногочисленного флота, которую он дал в то время, уже приводилась. Когда ситуация стала совершенно ясной и поступила информация о подходе кораблей противника к входу в Канал, лорд Бархам написал другое письмо Миддлтону. Он сомневался лишь в одном: достаточно ли мобилен и сплочен его флот. «Похоже, – писал он, – мы не располагаем достаточно определенными фактами, насколько относительная сила двух флотов зависит от мореходных качеств кораблей. Флот, который плывет быстрее, имеет преимущества, поскольку может вступать в бой по собственному выбору и выбирать благоприятные возможности для атаки. Рискну высказать мнение, что 25 линейных кораблей с обшитыми медью бортами будет достаточно, чтобы изнурить эту чрезвычайно неповоротливую объединенную армаду и не позволить ей натворить бед. Мы будем постоянно следовать за ними, пользуясь любой благоприятной возможностью – изменением ветра, туманом или безлунной ночью, когда часть кораблей может отделиться – чтобы атаковать отставших, отрезать подходящие конвои с продовольствием и т. д. Если же они попытаются высадиться на наше побережье и заставить весь флот эскортировать транспорты – даже тогда будет невозможно защитить их от активного и подвижного флота».

Здесь мы имеем настоящую основу решения, сформулированную одним из величайших мастеров, – это способность заставить массу вражеского флота эскортировать транспорты. Гарди хорошо это знал из собственного опыта 1744 года и действовал соответственно. Этот случай еще более показателен, поскольку защита от угрожающего вторжения была лишь частью проблемы, которую ему приходилось решать. Она была усложнена приказом предотвратить возможный десант в Ирландию и защитить прибывающие конвои. В ответе, данном 1 августа, он объявил о своем намерении занять позицию в 10–20 лигах к западо-юго-западу от Скилли, которая, по его мнению, является самой подходящей для обеспечения безопасности торговых конвоев, ожидаемых из Ост-Индии и Вест-Индии, а также для встречи вражеских флотов, если они попытаются войти в Канал. Последние слова он подчеркнул, очевидно указывая на свое убеждение, что противник на это не осмелится, пока его флот будет оставаться там и будет непобежденным. Гарди строго выполнял свой план до тех пор, пока месяцем позже не убедился в необходимости зайти в порт за припасами. Тогда, уклоняясь от встречи с противником, он повел свои корабли не в Плимут, а к Сент-Хеленс. Этот маневр посчитали недостойным отступлением, которое вызвало в то время много недовольства на флоте. Но нельзя не отметить, что Гарди действовал в строгом соответствии с принципом, делающим армию вторжения первоочередной целью. Если британский флот больше не мог контролировать ситуацию без пополнения запасов, тогда самым правильным местом для этого пополнения было то, что находилось на траектории перехода противника. Когда флот находился там, вторжение оставалось невозможным, пока флот не будет разбит. Конечно, союзники получали свободу присоединиться к транспортам, но такая перспектива не слишком тревожила адмирала, поскольку давала ему шанс расквитаться с противником, как это произошло с испанцами в 1588 году. «Я сделаю все от меня зависящее, – писал он, – чтобы оттеснить их вдоль по Каналу». Это старый принцип. Если случится самое худшее, пока есть возможность заставить флот соединиться с транспортами, особенно в узких проливах, вторжение становится операцией, связанной с превышающими все допустимые пределы рисками.

Так и вышло. 14 августа граф д’Орвильер, командовавший флотом союзников, увидел издалека Лизард и в течение двух недель пытался навязать Гарди решительные действия. Но он не рисковал ни ввести свой флот в Канал, ни отделить эскадру, которая могла бы прорвать крейсерские блокады баз вторжения. Его постоянные, но неэффективные попытки истощили силы его же собственного флота, которые и без того были подорваны, потому что концентрация проводилась очень далеко – у мыса Финистерре. Поэтому графу д’Орвильеру пришлось вернуться со своим флотом в Брест, так ничего и не добившись. Во время этой кампании союзники не смогли больше выйти в море, но, даже если бы это оказалось в их силах, Гарди и Кемпенфельт могли вести свою оборонительную игру бесконечно, с постоянно возрастающими шансами, поскольку приближалась зима, нанести парализующий удар.

Вторжение не могло быть успешным, хотя Дюмурье, очевидно, считал иначе. Он верил, что предприятие может оказаться удачным, если основная масса флота привлечет внимание к Ирландии, и под этим прикрытием будет нанесен coup de main[37] по Айл-оф-Уайт, «для чего, – писал он, – шести или восьми линейных кораблей было бы достаточно». Но только невозможно себе представить, чтобы такие морские волки, как Гарди и Кемпенфельт, позволили бы так легко ввести себя в заблуждение. Если бы часть флота союзников отделилась и пошла по Каналу, они бы наверняка, согласно традиции, пошли бы следом или превосходящими силами, или всей эскадрой.

Хорошо известные кампании великой войны следовали тем же принципам. Под командованием Наполеона они включали в себя весь диапазон планов, которые когда-либо внушали несбыточные надежды. Он начал с идеи украдкой переправить свою армию на плоскодонках и столкнулся с обычной обороной флотилии. Затем последовала его единственная новая идея – вооружить свои транспорты, чтобы дать им возможность пробиться самостоятельно. Англичане ответили укреплением своей флотилии. Убедившись, что его план стал неосуществимым, император стал думать о прорыве блокады неожиданным вмешательством «летающей эскадры» извне. Для этого были разработаны самые разные схемы, но он отвергал планы один за другим, пока не осознал неизбежную необходимость приведения превосходящих сил боевого флота к транспортам. Опыт двух столетий ничему его не научил. Наполеон верил, что, сконцентрировав флот на большем расстоянии, чем когда-либо, он сумеет сломить фатальную хватку врага. Единственным результатом оказалось настолько сильное истощение сил его же флота, что тому даже не пришлось столкнуться с настоящими трудностями, связанными с выполнением поставленной задачи, которую все французские адмиралы считали непосильной для императорского флота. Наполеону не удалось приблизиться к решению проблемы, которую он для себя определил как вторжение по морю без господствующей силы. Британская оборона сохраняла свою прочность силами флотилии: ее прикрывала концентрация боевых эскадр в районе Ушанта. Французская армия не могла отправиться в плавание, пока флоту прикрытия не было нанесено решающее поражение, которое дало бы французам господство на море. А уж при наличии господства на море переправа армии не представляла бы никаких трудностей.