Но это был ближний круг, немногочисленный и, еще раз скажем, оторванный от шокированного общества.

Оздоровление экономики и финансов, разумная внешняя политика, упорядочение гражданской жизни в разоренных провинциях и другие ожидаемые результаты от нововведений, без сомнения, оказались благом для пошатнувшегося государства, но Рим упорно держался патриархальных социальных и прочих ценностей и не собирался сдавать своих позиций новоявленному реформатору.

И это совершенно понятно – никто не хочет жить в эпоху перемен, даже если они сулят и очень светлое будущее. Поэтому революция сверху производилась практически одним человеком, который, похоже, один и понимал ее историческую необходимость. И протекала она в атмосфере какого-то мистического преклонения перед человеком-легендой, сумевшим победить многие доселе неизвестные племена и народы, а также прославленного и считавшегося непобедимым Помпея Великого. Фортуна была на его стороне постоянно, а для древних это было знаком свыше, – такое мог совершить не просто человек, рожденный женщиной, а равное богам существо.

Он и сам в пропагандистских целях поддерживал и всячески подогревал эти настроения, постоянно подчеркивая свое божественное происхождение от Марса и Венеры.

Зачарованный народ, словно в сказке про крысолова, под звуки Цезаревой победной флейты, точнее тут будет сказать, под сурдинку военных труб, слепо пошел за ним, надеясь на его Фортуну и в гражданских делах, находясь как бы в сомнамбулическом состоянии под воздействием мифологического дурмана, что не диво в античном обществе.

А теперь зададимся в очередной раз вопросом: оправданы ли были политические реформы Цезаря, устанавливающие иной способ управления государством? Новым его, конечно, назвать нельзя, потому что и цари в дореспубликанском Риме, и современные реформатору восточные монархи издревле использовали эту модель управления, не находя нужным менять ее на какую-либо более или менее демократическую. Вообще говоря, ответить на вопрос, какая система лучше, очень непросто, если иметь в виду понятия прогресса, качества жизни и политических свобод. Наука и культура, скажем, древнего Египта в период расцвета управляемого фараонами, были столь же высоки, как и в свое время в демократической Греции. Ну а что касается качества жизни и свобод, то это очень хорошо видно на примере нашей страны: при царизме простые люди жили не хуже, чем при социализме, когда были объявлены равенство и свобода, служившие фиговыми листками откровенной тирании. Народ при этом, кстати сказать, был вовсе не против царя, как предводителя нации, а против его окружения и верхушки, сосредоточившей в своих руках все национальные богатства.

Делая революцию сверху, Гай Юлий Цезарь попытался остановить массовое обнищание плебса и путем перераспределения собственности не допустить его деградации. При этом ему надо было думать, как приостановить нравственное падение и высших слоев общества, занятых в основном интригами, бездельем, сибаритскими удовольствиями и алчным ростовщичеством. Это были плохие слуги государства, исполнявшие обязанности лишь из выгоды и в карьерных интересах.

Слабым паллиативом стали законы против роскоши. Их принимали не в первый и не в последний раз, но толку от этого не было – красиво жить не запретишь. По принятым при Цезаре законам нельзя было хранить дома более пятнадцати тысяч денариев, а это небольшая сумма, предаваться гастрономическим излишествам и так далее, бездетным женщинам было запрещено пользоваться носилками, а жемчугами они могли себя украсить лишь по достижении сорокалетнего возраста. Укротить страсть женщин к украшениям и развлечениям пытались еще во времена Катона Цензора, когда им запретили носить пурпурные платья и золотые кольца, а также кататься на колесницах. Они, конечно, устроили настоящий бунт, и долго тогда это не продлилось. Об этом, кажется, мы уже говорили, да и во времена Цезаря это все также носило смехотворный характер, потому что хитроумные женщины легко эти запреты обходили.

Помимо этого, Цезарь стал взимать налоги за лишние колонны в перистилях (внутренние дворы в богатых домах). Если вспомнить, с каким пылом он порицал Сципиона за то же самое, когда тот губернаторствовал в Сирии, то факт политического лицемерия налицо.

Но следовало бороться не только с показной роскошью, отравлявшей жизнь завистливым малоимущим, но и думать о том, как уменьшить глубину пропасти, разделявшей богатых и бедных. Очень богатых тогда было около двух тысяч семей, и они, как правило, проматывали состояния своих предков, прибыли с латифундий и банковских спекуляций, и лишь немногие, такие как Аттик, умножали наследственные капиталы относительно честной коммерцией и предпринимательством. Аттик, кстати, богатством не кичился, жил тихо и скромно в старом доме и в политику не лез, предпочитая в смутные времена отсиживаться в Греции, где проводил свободное время в кругу писателей и художников, переписывался с Цицероном; он исповедовал мудрый принцип «ты мне – я тебе» (do ut des), помогая в гражданских войнах обеим враждующим сторонам, – так, он ссужал деньги Марию и Сулле, Помпею и Цезарю, Антонию и Октавиану Августу, отчего никогда не подвергался репрессиям и благополучно дожил до старости.

Среднего класса, как теперь говорят, тогда не было по многим причинам. Все необходимое для роскошного быта богатые получали от труда своих рабов, обученных всевозможным ремеслам, и от награбленного в провинциях. Поэтому особой нужды в товарах, производимых свободнорожденными ремесленниками, у них не было, за исключением, пожалуй, оружия и тех предметов роскоши, какие теперь принято называть эксклюзивными, – статуи, картины, ювелирные изделия и прочие. В этих условиях сословие ремесленников нищало и легко превращалось в деклассированный сброд, которому, кроме хлеба и зрелищ, ничего и не было нужно.

Помните поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?»? Вспомнили, кому? Не помещику, не купцу, не крестьянину и даже не царю, а «кабацкому ярыжке», на современном языке – «бомжу». У него нет никаких обязанностей перед обществом, равно как и общество ему ничего не должно, кроме бесплатного куска хлеба и рюмки водки.

Теодор Моммзен писал, что «по нравам и миросозерцанию между богатыми и бедными не было коренного различия: одинаковое ничегонеделание, одинаковое увлечение пустыми ничтожными удовольствиями царило в обеих группах, в каждой – в доступном для нее виде…»

Страсть к большим деньгам и немыслимой роскоши действительно достигла невероятного размаха, и об этом свидетельствуют все известные источники. Власть капитала стала доминировать во всех сферах общественной жизни, и стремление делать деньги спекулятивным путем притупляло у знати свойственные ее предкам острые инстинкты борьбы и завоеваний.

Здесь уместно еще раз обратиться к Моммзену: «В Риме господство капитализма дошло до предела. Везде капитализм одинаково, лишь разными путями, губит мир Божий, но в новое время пока нет ничего подобного тому, что было в свое время в Карфагене, потом в Элладе, наконец в Риме. И если человечеству суждено еще раз увидеть те ужасы, которые переживали люди около времени Цезаря, то такое бедствие постигнет род людской тогда, когда разовьется вполне то господство капитала, семена которого заложены в цивилизации Северо-Американских Соединенных Штатов».