— Теперь я понимаю, как все произошло. В тот самый день Салаи встретился с Романо на службе в честь нашего цехового праздника. Но почему Романо передал игрушку и картинки вам?

— Все просто. Наш план начал осуществляться. Он занервничал, когда тайная полиция установила слежку за Рафаэлем, и испугался, что в комнатах могут устроить обыск. Все-таки пропажа обнаружилась после визита в башню Рафаэля с его свитой. Разумеется, это мы тоже принимали в расчет и тоже подумывали о передаче изобретения и пластин с картинками из одних рук в другие так, чтобы обошлось без личной встречи.

— Так вот почему вы ждали вместе с обезьяной за стенами Палаццо Таддеи.

Россо вздохнул. Он, кажется, устал от поворотов этого сюжета, но все-таки заговорил снова, так вол упорно делает круг за кругом, вращая водяное колесо.

— Именно. Когда ты ушел из таверны, я забрал обезьяну и пошел прямо к Палаццо Таддеи и ждал там, глядя на сигнальную башню в подзорную трубу, и Фердинанд был рядом со мной, вглядывался так же пристально, как и я. Клянусь, сам дьявол вселился в него в ту ночь. Когда он увидел, что крылья сигнальной башни зашевелились, он сразу же перелез через стену палаццо и начал подниматься на башню, не дожидаясь моей команды. Можешь представить, что я чувствовал, глядя на его восхождение, ведь все наши планы зависели от поведения этой твари. Он лез быстро и легко, поднялся по стене и исчез в открытом окне. Что было потом, я могу только догадываться, хотя я слышал предсмертные крики Джулио и понял, что обезьяна решила, будто бы он угрожает ей, когда он попытался снять с нее сбрую. Или Джулио сделал какой-то жест, который взволнованный Фердинанд воспринял как угрозу. Как бы там ни было, они схватились, и Джулио погиб, а обезьяна вернулась вниз с пустыми руками. Но к этому времени весь дом был поднят на ноги криками Романо, и мне пришлось скрыться. Вот как получилось, что вы обнаружили вещицу на теле Джулио и забрали ее, приняв за игрушку. А теперь мы здесь, в холоде и темноте.

— Уже ненадолго, — сказал Паскуале.

Они обогнули угол городской стены и покинули каменистый берег Сардинии, шагая по неровной пустоши, освещенной лунным светом. Здесь был небольшой лесок, а перед ним разбросанные в беспорядке костры, словно созвездия, упавшие на землю с холодного ясного неба, вокруг них темнели силуэты повозок.

Это был лагерь путников, которые прибыли слишком поздно и не успели войти в ворота накануне. Здесь были нищие и работники с ферм, надеющиеся найти работу на городских мануфактурах, караван повозок, рыцарь со свитой, купец с работниками. Среди них сновали торговцы и шлюхи из города, продававшие еду и вино или же слоняющиеся в ожидании, когда аппетит покупателей разгорится. Никто не спал, за исключением маленьких детей, лагерь был взбудоражен слухами о происходящих в городе событиях. Паскуале с Россо посовещались, опасаясь быть принятыми за шпионов и доносчиков доброй сотней собравшихся здесь людей, и просто сказали, что на них напали разбойники и сбросили в реку. У них не было денег, чтобы купить еды, и никто не спешил проявлять милосердие, но, понукаемая Паскуале, обезьяна несколько раз перекувырнулась и прошлась взад и вперед на руках, подбрасывая ногами камни.

За представление заплатили не деньгами, а мисками похлебки и куском черного черствого хлеба, сигаретами и бутылью слабого красного вина от купца, элегантного человека в парчовой накидке с капюшоном, с кольцами на всех пальцах белых рук. Он был ненамного старше Паскуале и, кажется, почувствовал к нему симпатию, особенно когда оказалось, что Паскуале художник, и выяснилось, откуда он родом. Они с час говорили о Фьезоле, который купец хорошо знал; о сломанной оси, из-за которой купец задержался в пути; о картинах, которые он унаследовал после смерти отца; об убийстве Рафаэля, о котором купец уже слышал от сигнальщика, передававшего эту новость.

Небо сделалось молочным с приближением зари. Паскуале задремал, а когда проснулся, обнаружил, что укрыт одеялом, задубевшим от инея. Он проспал всего час, но уже достаточно рассвело, чтобы можно было разглядеть городскую стену, ощетинившуюся оборонительными сооружениями, и крыши и башни за ней, и множество ниточек дыма, поднимающихся между ними.

Лагерь вокруг зашевелился. Люди впрягали лошадей в повозки, гасили костры, взваливали на плечи узлы с пожитками и грузили их на телеги и тачки, двигаясь по грязной дороге к воротам Прадо. Торговцы и проститутки уже толпились под аркой ворот, зевая и обсуждая ночную работу.

Паскуале слонялся по сворачивающемуся лагерю, высматривая Россо, и наконец заметил обезьяну, затаившуюся в тени лесочка. Животное кинулось к Паскуале, как только он подошел. Фердинанд потерял свою цепь и явно был взбудоражен, он отбегал от Паскуале вперед, затем возвращался, хватая его за ногу.

Таким способом он вел Паскуале через лес. Паскуале сначала было забавно, затем он забеспокоился и наконец испугался. Посреди рощицы стоял исполинский дуб, ветви которого широко раскинулись во всех направлениях над покрытыми мхом кочками. Макака уселась, обхватила руками голову и закачалась из стороны в сторону.

Паскуале оставил Фердинанда и медленно обошел дуб, на котором повесился Россо. Россо обернул один конец цепи вокруг толстой нижней ветви, а второй вокруг собственной шеи. Носы его кожаных башмаков скребли по заиндевелой траве, когда его тело раскачивалось под порывами холодного ветра, который поднялся вместе с восходящим солнцем. Вороны уже побывали здесь и выклевали ему глаза, кровь, ярче его волос, струйками стекала ему на щеки, словно слезы проклятого.

В тот момент как Паскуале выскочил из леса, охваченный ужасом, с колотящемся сердцем, и макака неслась за ним по пятам, вдалеке запели горны. Городские ворота открывались.

Но когда Паскуале уже шел по дороге, он увидел что-то непонятное. Тех, кто ждал своей очереди пройти через пост, гнал назад отряд городской милиции. Торговцы побросали свои лотки и разбежались, проститутки подхватили юбки и бросились врассыпную, выкрикивая ругательства. Тех же, кто замешкался или же оказался достаточно храбр или глуп, чтобы остаться на месте, разогнали в стороны. Палки солдат вздымались и падали, вздымались и падали, сверкали мечи.

Отряд всадников вылетел из глубокой тени под аркой ворот, мчась галопом, сметя со своего пути и милицию, и зевак. Паскуале видел, как завалилась повозка знакомого купца, когда ее столкнули с дороги, лошади пронзительно ржали, сползая в канаву.

Из ворот выскочили новые всадники, они ехали по бокам от вереницы экипажей, возницы которых нахлестывали лошадей длинными кнутами. Стрелки в пробковых нагрудниках и гладких шлемах, плотно прилегающих к головам, лежали на крышах экипажей, позади кортежа ехал еще один конный отряд. Все это общество промчалось в грохоте колес и копыт, в звериных завываниях всадников, в огромном облаке пыли.

Паскуале заметил, что экипаж посредине кортежа тащит упряжка белых лошадей и что над ним развевается кобальтово-синий флаг Ватикана. Он уловил промелькнувшее лицо человека, глядящего через толстое оконное стекло, тяжелое лицо с грубыми чертами, небритый подбородок и маленькие близорукие глазки. Человек выглядел рассерженным и решительно настроенным, и его недобрый пристальный взгляд стоял перед глазами Паскуале, даже когда повозка прогрохотала мимо.