Дина услышала мирное сопение Кости. На расстоянии нескольких шагов, на неудобном для сна диване лежал мужчина, без которого она не могла представить себе жизни последние четырнадцать лет. Без которого она не могла есть, пить, дышать! От одной мысли о близости с которым ее охватывал трепет и в голове мутилось… А сейчас… сейчас она его просто… она его просто ненавидит! Теперь она слышать не может этого сопения, умилявшего ее еще совсем недавно!..

Вот и прекрасно! Все решено! Решено Диной! Они расходятся. Завтра же! Нет, после окончания конференции. А завтра она не придет ночевать, она проведет ночь с Игорем… с Олегом Сабировичем Муратовым… Или Мурадовым.

В столовую она нарочно пошла под конец обеденного перерыва. Она знала, что ее будут ждать. И ее ждали.

Он не сел за ее столик. Он подошел и сказал:

— Приятного аппетита. Я жду вас сегодня на том же месте.

Дина промолчала.

Около семи, закончив дела, она позвонила домой.

— Я буду очень поздно. Не волнуйтесь, не ждите, ложитесь спать, — сказала она Косте.

«Как в плохом кино…» — подумала Дина, подходя к бару и сразу увидев знакомую худощавую фигуру у стойки.

«Как в плохом кино…» — мелькнуло у нее в голове, когда, едва захлопнув за собой дверь гостиничного номера люкс, они без слов бросились друг другу в объятия прямо здесь, у двери, и принялись срывать с себя одежду…

Больше Дина ни о чем не успела подумать до самых пяти утра, когда совершенно машинально взяла с тумбочки часы и не поверила глазам: она была уверена, что может еще успеть на метро…

* * *

Назавтра в столовой, когда он подошел и собрался было сесть за ее столик, она подняла голову и сказала очень резко:

— Нет. Сегодня я не приду. — А потом добавила, словно прося пощады: — Не сегодня.

— Хорошо. Но я буду вас ждать, — сказал он и ушел.

Дина не пошла к нему ни этим вечером, ни следующим. В столовую она тоже не ходила больше, а брала с собой приготовленные Костей с вечера бутерброды и бульонные кубики, которые разводила кипятком в своем кабинете, запершись на ключ и укрывшись от обеденного перерыва, словно от стихийного бедствия. На семинарах, в лабораториях или в лекционных залах Дина ловила на себе взгляд главы делегации ученых-химиков от Казахстана, но тут же отводила свой — ей нечем было ответить ни на его призыв, ни на его вопрос.

* * *

Она пыталась понять, что это было и почему ее больше не тянет к этому приятному, такому страстному и такому сильному мужчине, так увлекшему ее с первого прикосновения, да что там — с первого взгляда?.. Хотя и понимать тут было нечего: полгода лежать в пустой постели, через стенку от того, с кем прежде была единым целым, а теперь не мочь даже коснуться его, умирать от желания, когда раньше утолить его ничего не стоило в любой миг… Конечно, кто после такой пытки не покажется и приятным, и страстным, и сильным… Но любит-то она не его! Не его!..

И Дина заплакала.

— Ты плачешь? — спросил Костя и присел осторожно на край постели.

— Прости! — сказала Дина с вызовом и утерла лицо краем простыни. — Мне не следует усугублять твое чувство вины своими мелкими куриными переживаниями! Это так низко! У тебя благородные порывы, у тебя глобальный выбор!..

Костя резко повернул Дину к себе и стал целовать ее лицо.

— Дина!.. Господи! Ты плачешь!.. А я ведь думал, тебе все равно…

— Не мог ты… так думать!.. — рыдала она. — Ты же знаешь… знаешь меня! Просто тебе было так удобно!.. Тебе было удобно так думать! — Она спохватилась: — Ну, прости… Прости…

— Говори… говори все, что говорится… Ведь ты права. Да, так мне было удобно. Очень удобно… считать, что ты железная, что ты переживешь… вот ты даже не плачешь… а я, несчастный, мечусь, собрав все свои силы и благородство! Господи, как же ты права!..

Костя спрятал лицо на Дининой груди. Она чувствовала, как сотрясаются могучие плечи, как намокает сорочка от его слез.

— Смотри, что ты наделал. Я не могу лежать в мокром. — Дина гладила его волосы и отирала лицо.

— Что это?.. Откуда это вообще появилось?! — Он срывал с Дины тонкую трикотажную сорочку, попутно выпрастываясь из своей пижамы. — А это что?.. В трусах вредно спать! Что это такое?..

— Мой родной! Мой родной!.. Даже если ты меня уже не любишь… даже если ты любишь ее… ту…

— Молчи…

— Даже если так… дай мне себя! Хоть немного… Дай! В память о том, что было у нас с тобой…

— Перестань… я люблю тебя…

— И пусть я потом умру!.. Я ведь не могу жить без тебя… Не могу…

— Ты моя единственная… Я люблю тебя…

* * *

Это было подарком судьбы, что следующий день оказался субботой. Участников конференции повезли по развлекательным маршрутам, и Динино присутствие было необязательным… точнее, отсутствие ее не стало бы трагедией. А у Кости занятия начинались во второй половине дня, у вечерников.

Костя проводил Гошу в школу, не дав Дине подняться с постели. Потом вернулся в спальню с двумя чашками чаю. Они пили чай и говорили. Больше говорил Костя, а Дина слушала и помогала ему не заблудиться в собственных чувствах. Дина узнала, кто эта женщина и с чего все началось. Как та долго держала оборону, внушая Косте, что он не должен ее домогаться, ведь у него такая жена, каких Бог посылает меченым, а он и есть меченый, потому что после той бурной жизни, какую он вел, он не то что такой жены не достоин, а раскаленная сковорода по нему плачет… Но он совсем потерял голову, хотя терять ее вроде было и не из-за кого: обычная милая женщина, симпатичная, неглупая, приятная собеседница… Они сто лет знакомы, а в прошлом году она похоронила мужа и осталась одна с дочерью-подростком, и жить она не хочет, и ушла бы с чистым сердцем и с радостью, но нет бабушек и дедушек, кто бы позаботился о ее дочке…

— И ты решил дать ей мотив… спасти ее ценой собственной жизни, — улыбнулась Дина.

— Если бы только своей!.. Сначала я думал именно так, как ты говоришь. Я был уверен, что это благородный шаг, который Бог не осудит. Я был уверен, что смогу сделать все так, чтобы не причинить никому боли…

— Но тут она начала причинять боль тебе.

Костя посмотрел на Дину с удивлением.

— Ну как же! — продолжала она. — Отказать такому роскошному мужчине! Мужчине, по одному движению брови которого половина женского рода ринется с обрыва в бурное море.

— Это правда… — Костя опустил голову. — Я был уязвлен, но не признавался себе. А еще меня сбивало с толку ее благородство по отношению к тебе. Это просто умиляло меня до слез.

— И ты был готов бросить меня к ее ногам.

Дина говорила с улыбкой, без боли. Она была сейчас понимающей матерью этого большого, запутавшегося ребенка. Искреннего в своих порывах, в своих заблуждениях — что не позволяло упрекать его: так невозможно упрекнуть горбатого в том, что у него на спине горб…