не находили? – крикнул он одному из них. Желтый плащ со впалыми щеками отвлекся от работы и замотал головой:

– Нет, детектив, не видел такой.

Харш повернулся к Ирвелин:

– Это может быть важно?

– Нет-нет, я просто… хотела ее купить, – солгала Ирвелин.

Ид Харш предпочел промолчать. Холодно взглянув на девушку в последний раз, он обогнул треснутые витрины и подошел к юному граффу с шапкой из курчавых волос.

Ирвелин откинулась на подушки с тяжелым сердцем и стопкой неутешительных выводов. Во-первых, она снова навлекла на себя подозрения детектива Харша. Во-вторых, Нильс Кроунроул все же смог забрать куклу, прихватив в качестве бонуса и ее мастера. В-третьих – она, Ирвелин, только что солгала полицейскому. И что бы там ни говорил Август, это совсем не делает ей чести.

Вскоре к Ирвелин вернулась женщина по имени Эллас. Оказалось, та была левитантом, и остатки царившего в помещении хаоса не представили для женщины помехи – она проплыла ровно над ними. Когда лекарь подлетала, она напомнила Ирвелин ангела, спускавшегося с самых небес: лучистый взгляд, белоснежное одеяние и тонкие, наполненные целительной силой руки. Женщина померила ей давление и настоятельным тоном рекомендовала суточную госпитализацию. Сославшись на нормальное самочувствие, Ирвелин отказалась.

– Тогда строгий постельный режим. Никакого перенапряжения. Чем лучше вы отдохнете, тем быстрее ваш организм восстановится.

До Робеспьеровской, 15/2 ее довезли в медицинском фургоне, а до квартиры на втором этаже госпожа Эллас довела Ирвелин под руку. Упав в объятия собственных одеял, Ирвелин тотчас же отключилась.

Выходные Ирвелин провела в постели. Она накрыла себя всеми одеялами и пледами, которые имелись у нее в комоде, а у спинки кровати разместила всю коллекцию подушек с махровыми помпонами. Лежа под тонной мягкой ткани, Ирвелин наблюдала за соседним домом из серого камня с приятным ощущением безопасности.

Утро субботы вышло сумбурным. Проснувшись от стрекотания сороки за приоткрытым окном, Ирвелин не сразу вспомнила, что произошло накануне, и бестолково уставилась на забинтованный локоть. Воспоминания настигли ее в ванной комнате, когда по лицу медленно стекала холодная вода. В зеркале она увидела бледное лицо с царапинами у виска, а короткие каштановые волосы были приплюснуты на макушке, будто на них что-то долго лежало.

Выйдя из ванной, Ирвелин подбежала к телефону и набрала номер кофейни «Вилья-Марципана».

– Я поняла вас, госпожа Ирвелин. Выздоравливайте.

Строгий голос Тетушки Люсии сквозил разочарованием, и Ирвелин было не за что ее винить. С появлением живой музыки посетителей кофейни стало больше, а прошлая неделя выдалась чуть ли не самой успешной за последний год. Огорчение Тетушки Люсии было ожидаемым, но осадок от их короткого разговора засел в душе Ирвелин на весь день.

Время от времени Ирвелин включала радио. Новость о похищении Олли Плунецки (как оказалось, небезызвестного в кругах столичного общества) занимала первые минуты каждого часа. Имя Ирвелин завуалировали сухим словосочетанием «единственный свидетель», что ее более чем устраивало. Предположения, как и зачем был похищен известный кукловод, представлялись в программах самые неожиданные. В коротком интервью господина Баша, арендодателя Олли Плунецки, владеющего изрядным количеством зданий на Скользком бульваре, графф сделал весьма громкое заявление, сказав, что господин Плунецки «испытывающим образом жульничает». Основываясь на долгом сроке знакомства с пропавшим, господин Баш считал, что свое похищение кукловод подстроил и что сделал он это для уклонения от выплаты ренты. Кто-то из знакомых кукловода сетовал на лишнюю рекламу, для которой Олли и устроил побег, кто-то склонялся к версии вселенского заговора кукловодов. За оба дня прослушивания сводки новостей Ирвелин пришла к неутешительному выводу: мало кто из знакомых Олли Плунецки допускал вероятность опасности, в которой кукловод мог сейчас находиться. «Мой бывший муж? Похитили? Да кому он нужен! Уверена, он уехал в Штоссел, донимать своим присутствием бедных провинциалов».

После комментария бывшей жены господина Плунецки, которую его исчезновение только обрадовало, Ирвелин выключила радио. Интересно, если бы она все-таки выдала имя Нильса Кроунроула, что бы тогда говорили по радио?

К вечеру воскресенья брусчатку на улицах Граффеории совсем размыло. Лежа в постели, Ирвелин расположила на коленях тяжелую «Историю Граффеории» и пыталась вникнуть в мелкий текст. Локоть постоянно чесался, а ограничения в движениях страшно мешали.

В парадную дверь постучали. Уже четвертый раз за воскресенье. Ирвелин закрыла глаза и прикинулась спящей – непонятно, правда, зачем, дверь-то была заперта. Она знала, кто именно жаждал общения с ней, но разговаривать ей сейчас не хотелось.

Стук стал настойчивее. «Мира», – в который раз решила про себя Ирвелин. Никто, кроме этой блондинки, не вламывался с таким усердием. Утром, скорее всего, приходил один Август: несмотря на его внешнюю развязность, в вопросе личного пространства он сохранял деликатность. Мира же, казалось, о таком понятии, как «деликатность», и не слышала никогда. К стуку добавились голоса. Слов из спальни было не разобрать, и Ирвелин, превозмогая сопротивление каждой мышцы, вылезла из укромной постели.

Накинув на плечи одеяло, Ирвелин подошла к вырезанному из сандалового дерева трюмо и заглянула в зеркало. Двое суток без еды давали о себе знать: лицо осунулось, а глаза потеряли свой привычный кофейный блеск. Наспех пригладив растрепанные волосы, Ирвелин босиком прошла в гостиную и включила торшер. Похоже, Мира кричала в замочную скважину – ее голос отчетливо разносился по всей гостиной:

– Ирвелин! Мы знаем, что ты дома! Открывай! И мы не уйдем, пока ты нам не откроешь! Господин Сколоводаль уже вскипятил воду и скоро выйдет, и, если тебя хоть немного заботит наша судьба, – открывай! Я уже слышу его ворчание и скрип половиц…

– Это называется шантаж, – сказала Ирвелин, выглядывая за дверь.

У порога стояли все трое. Мира, как полководец, принимала воинственную позу впереди всех, а Август и Филипп стояли за ней, с бумажными пакетами наперевес.

– Ты ужасно выглядишь, – заявила Мира.

– Я тоже рада вас видеть.

В парадной было тихо. Никакого ворчания и скрипа, только шуршание бумаги.

– Мы принесли тебе ужин, – отозвался Август и приподнял над Мирой пакеты. Вот еде Ирвелин была действительно рада: в ее холодильнике был только лед, да и тот, наверное, уже растаял от мук одиночества.

– Ладно. – Она распахнула перед ними дверь и, не дожидаясь, пока они разденутся, прошла в кухню и уселась в свое кресло.

В гостиной закипела деятельность. Август занялся наполнением холодильника, Мира взялась за чайник, а Филипп забренчал тарелками, вытаскивая их из настенного шкафа. Кухонные дверцы открывались и закрывались, чашки брякали, пакеты шуршали. Ирвелин же сидела и наблюдала за действиями своих соседей с преступной безмятежностью.

Спустя четверть часа дубовый стол был накрыт не хуже скатерти-самобранки: кукурузные лепешки под пряной