Что-то знакомое было в его лексиконе. Я кашлянула, обозначая свое присутствие.

— Наташа! — обрадовался главред. — Ты как раз вовремя.

Его собеседник повернулся.

— О, девочка-алхимик, — сообщил ковбой, а это был именно он, с глуповатым выражением лица. — Ты что здесь делаешь?

Что ж, «девочка-алхимик» — это лучше, чем «эй, ты».

— Меня зовут Наташа, — напомнила я, хотя и подозревала, что бесполезно. — И я правда не алхимик, это случайно вышло.

Несмотря на мои попытки дистанцироваться от той сумасшедшей братии, мне не особо поверили.

— Алхимик? — уже не такой обрадованный Оливер переглянулся с сидевшей за своим столом Моникой. — Мы должны были тщательнее проводить интервью с соискателями.

— Как будто у нас было много соискателей, — не согласилась она.

— Кстати, а почему так? Просто я давно хотела спросить: работа хорошая, зарплата большая… Почему к вам не стояла очередь из желающих?

Оливер с Моникой опять обменялись не поддававшимися расшифровке взглядами.

— Да бросьте, я все равно у вас на крючке и никуда не денусь.

— О каком крючке она говорит? — рассеянно поинтересовался главред у партнерши.

— О финансовом. Ты, что, не видел, как она прыгала от радости в день зарплаты?

Ну… было такое. Признаюсь.

— Видишь ли… — обратилась ко мне Моника и со значением посмотрела на ковбоя. — Свен, лапушка, захлопни ушки.

Ковбой презрительно фыркнул, но накрыл уши ладонями.

— Видишь ли, дело в том, что наша работа происходит в тесном контакте с представителями университета. С самой верхушкой университета, если можно так выразиться. Конечно, подавляющее большинство студентов за время учебы ни разу не встречали ректора, но… Ты наверняка уже слышала некоторые домыслы, которые ходят по кампусу… о том, что те, кого он вызывает к себе, из его кабинета больше не выходят… и о том, что наш ректор не совсем антропоморфен…

— Что он состоящий из щупалец и тьмы монстр, который питается душами студентов, хочешь сказать? Знаю, видела.

Даже несмотря на цвет кожи, Моника умудрилась побледнеть. А Оливер отвлекся от очередной корректуры, которую успел подобрать, вышагивая кругами по кабинету.

— Как?

— Когда?

— В первый день. Я пошла к нему требовать отчисления.

Свен на всякий случай отодвинулся от меня на шаг. Моника продолжила бледнеть. Один только Оливер, поразмыслив, улыбнулся.

— Значит, раз вы знакомы, ничего объяснять не надо? И ты не против относить ему гранки на согласование? Мы думали поручить тебе это задание позже, когда ты больше освоишься…

То есть когда вероятность того, что я сбегу из редакции, станет меньше. Я задумалась. Я до сих пор помнила свою встречу с тьмой и как она меня напугала. Но после всего остального, что довелось пережить в ГООУ… Да и зарплата была более чем щедрой… И оставалась надежда, что мессир Джонатан вступится и не даст меня сожрать.

— Конечно, — бодро ответила я. — Никаких проблем.

Не убьют же меня за плохую редактуру, в самом деле.

— Я могу уже перестать делать вид, что ничего не слышу? — спросил ковбой… Свен, отнимая руки от головы.

— Ты даже можешь уйти, — устало предложил Оливер.

— Я не могу уйти! — вновь взвился ковбой. — Кто-то намеренно пускает им кровь, а ты просишь подождать?!

— У тебя есть другие варианты?

Невольно я заинтересовалась.

— А что, в ГООУ нет службы безопасности для подобных дел?

Мне давно не давал покоя этот вопрос. В справочнике информация на этот счет отсутствовала, но должен же был как-то поддерживаться порядок в университете? На меня посмотрели как на сумасшедшую.

— У нас есть ректор, — пояснила Моника.

Ректор в ГООУ был ответом на все вопросы. Чуть что — сразу к нему. Похвальная централизация власти, совершенно не удивительная, если учесть его девиз: «Мы видим всё, мы знаем всё».

— Почему бы тогда не обратиться к нему?

— Он и так знает всё, что происходит в университете. И, если не считает нужным вмешаться, значит, мы должны разобраться сами.

Тенденцию к студенческой самоорганизации я тоже успела заметить за эти полтора с лишним месяца. Но нельзя же поощрять ее до такой степени? Безопасность — это все-таки слишком важно, чтобы доверять ее студентам.

— Хорошо, — уступил ковбою Оливер, — пошли, покажешь мне своих драконов. Моника, справишься?

Свен с Оливером ушли. Вслед за ними, забрав с собой диктофон, по делам отправилась Моника, я осталась в редакции одна. Заглянул народ с факультета некромантии — спросить, нет ли у нас арбалета (как ни странно, он у нас был). Элли забежала, принесла десяток бейсбольных бит. Потом на стул возле моего рабочего места плюхнулась Райли.

— Он невыносим, — заявила она, не тратя времени на приветствия.

— Диз? Уверена, я тебе это уже говорила.

— Он сказал, что мне нечего ему предложить, — возмутилась она. — И отказался раскрыть свой секрет!

Который? Я подозревала, что у айтишника их было много.

Закусив губу, Райли уставилась туда, где в другой день располагалось бы окно. Сегодня там была только оштукатуренная стена, и я сомневалась, что она выглядела настолько интересно.

— А что, если использовать не абсолютные, а релятивные значения…

О нет, я знала этот безумный блеск в глазах, который иногда появлялся во время споров с Максом. Рыжая схватила написанную Оливером статью, лежавшую у меня на столе и ожидавшую, пока я ее перепечатаю, и взялась черкать на обратной стороне какую-то схему.

— Чувствуй себя как дома, — мне оставалось только прокомментировать.

По крайней мере, если не отвлекаться на ее бормотание, у меня наконец появилась возможность поработать.

— Мне нужен еще один цвет, — потребовала рыжая спустя полчаса.

— У меня есть зеленый маркер, сойдет?

— Давай… Еще есть?

Я молча протянула ей оранжевый, она опять углубилась в свои записи. Я кинула взгляд: за всеми линиями и закорючками, смутно напоминавшими символы из учебника по алхимии, разобрать что-либо уже не представлялось возможным. Наконец Райли подняла на меня совершенно счастливые глаза.

— Я поняла!

Подхватив сумочку, рыжая перегнулась через стол, чмокнула меня в лоб и поспешила к выходу. Рада за нее. А я — нет, ничего не поняла. Оттерев лоб от блеска для губ, я попыталась вернуться к заваленному письмами почтовому ящику, но сегодня был не мой день. Сначала по зданию прошла дрожь — коммуникационный центр решил, что двери переоценивают, и вместо входа снова вырастил себе окна. Потом потянулись первые желающие воспользоваться нашим окном, чтобы вылезти наружу.