— Да-да, очень интересно… — одобрительно качал я головой, понимая, что Михаил Филиппович хочет взять инициативу в свои руки и увести от интересующих меня вопросов. Но я решил не мешать ему высказаться: а вдруг что-нибудь в этом его «отчете о проделанной работе» окажется важным для меня.

— Досадный прокол недавно у нас произошел, знаете ли, господин следователь. Один бизнесмен заказал охрану своей жены и дочки, которые проживают в шестикомнатной квартире на Тверской улице…

— И что же, не справились с работой?

— Мы всегда справляемся со своими обязательствами, — отрезал директор и продолжал: — А этого бизнесмена недавно посадили, он, оказывается, темная личность, занимался махинациями в международном масштабе, в том числе банковскими… И на нашу фирму падает нехорошая тень, у кого-то может возникнуть подозрение, что мы как-то причастны к криминальному бизнесу этого афериста… А у нас репутация пока самая хорошая среди вновь созданных охранных предприятий. Понимаете, к чему я это говорю?

— Поясните, пожалуйста.

— А к тому, что если кто-то из наших сотрудников в свободное от работы время замечен в чем-то неблаговидном, это не значит, что весь «Заслон» — темная, криминальная структура, совсем не значит! Если у банкира Гусева были какие-то проблемы с мафией или рэкетирами, при чем тут «Заслон»? Вы со мной не согласны?

— Согласен. Больше у меня вопросов к вам нет, — резко сказал я.

Михаил Филиппович даже удивился, чего и не скрывал от меня:

— Я думал, последуют расспросы, допросы, а вы так как-то сразу…

— А мне сразу все ясно, — мрачно усмехнулся я. — Ясно, что дело темное. Если вы не против, я еще завтра свяжусь с вашими заместителями, которые тоже, как и вы, обещали подъехать из своих командировок…

— Я буду только рад, может быть, они вам чем-то смогут помочь. Я, как и мои заместители, постоянно в разъездах. Мы открываем филиалы «Заслона» в Киеве, Иркутске, Костроме, так что, сами понимаете, не всегда можем находиться в Москве.

— Да-да, я понимаю. Спасибо за то, что смогли найти для меня время, — сказал я, и мы расстались.

Откровенно говоря, нечто похожее я и ожидал услышать. Везде одно и то же. Пусто.

Однако вскоре все же произошло довольно существенное событие, которое помогло решить вопрос о полковнике Васине…

Следующий день опять ушел на встречи с многочисленными сотрудниками «Заслона», ответы которых, как я и предполагал, можно было суммировать так: никто ничего не знает, не слышал, не видел. А если я хочу получить дополнительную информацию, — должен предъявить различные санкции — на обыск, на задержание…

Достаточно неприятные холодные и жесткие глаза были у всех моих собеседников, мне даже подумалось, что Михаил Филиппович специально подбирает себе сотрудников с такими же тяжелыми глазами, как у него самого.

Утром следующего дня я позвонил Меркулову домой и напомнил о рукописи Васина, сказав, что сегодня заброшу ее к нему в кабинет.

Меркулов поворчал, что я до сих пор не приобщил ее к делу, но согласился посмотреть, попросив оставить рукопись у его секретарши. Сам он будет весь день заседать в Комиссии по ГКЧП.

Я вышел из дому, завел машину, которую теперь оставлял не под окнами, а на платной автостоянке, и, бросив рукопись на переднее сиденье, отправился на работу. По дороге решил притормозить у газетного и табачного ларьков.

Я покупал сигареты и газеты не более чем пять минут. Дверцу машины, естественно, не закрывал. «Лада» стояла за моей спиной на обочине дороги шагах в тридцати.

Правда, ко мне пристал один подозрительный тип с длинными светлыми волосами, стянутыми на затылке в хвост, он был без шапки, одет в какое-то рванье. На одной руке не хватало трех пальцев, другая была забинтована. Сначала он просил у меня закурить, я дал ему. Потом потребовались спички — я щелкнул зажигалкой. Он долго прикуривал, все никак не мог раскурить сигарету.

Я хотел спросить его, что с рукой, уж не своей ли кровью он красил мою машину, но, посчитав свой вопрос чистым бредом, не спросил. А жаль.

Когда я вернулся к машине, сел за руль и уже собирался нажать на газ, то с удивлением обнаружил, что на переднем сиденье папки с рукописью Васина не было.

Легкий холод пробежал у меня по спине. Сердце екнуло.

Я огляделся. Сплошной вереницей ехали автомобили, шли по своим делам прохожие: никого и ничего подозрительного.

Того мужика, что просил меня прикурить, и след простыл. Он словно растворился среди толпы прохожих. Бежать за ним, но в какую сторону? Я выматерился про себя. Голову даю на отсечение, этот длинноволосый и разделал тогда мою машину. А сейчас отвлекал мое внимание!

Значит… Значит, мой телефон прослушивается? И я, как последний лопух, не заметил, что меня пасут от самого дома?! Это уже становится интересным… Значит, они боятся, боятся, что в записках полковника есть какой-то компромат! Так вот что я должен был отдать, прежде чем меня пустят в расход! Рукопись Васина!.. Вот и сошлось: кажется, двое покушавшихся на меня и записки полковника — это звенья одной цепочки… А дергаются они от опасения, что не все следы еще уничтожены!.. Значит, нужно сделать шаги им навстречу!..

Вечером я без звонка приехал к Меркулову домой, отказался ужинать и коротко сообщил о случившемся.

Меркулов был в мрачнейшем расположении духа после заседания в гэкачепистской комиссии, он молча меня выслушал, снова предложил поужинать, я снова отказался. Костя пообещал, что завтра же вызовет людей для «дезинфекции» моего телефона и телефона Грязнова. Потом отправит людей в «Новую Россию» — проверить, что там происходит с телефонными аппаратами и проводами.

Уже прощаясь, Костя сказал мне пару ласковых:

— Ну и растяпа ты, Турецкий! Напишешь мне рапорт о случившемся, мы с твоим начальником решим, что с тобой делать! Завтра после обеда жду в своем кабинете.

…Назавтра, когда я вошел в кабинет Меркулова, там сидел молодой майор юстиции из военной прокуратуры.

Увидев меня, Константин Дмитриевич знаком показал, чтобы я проходил, майор поднялся мне навстречу.

Он оказался человеком среднего роста, примерно моих лет, немного полноват, но не рыхл.

— Познакомься, — сказал Меркулов, прихлебывая чай.

С тех пор как Костя стал заместителем генерального прокурора, секретарша стала поить его чаем.

Я за руку поздоровался с майором и сел.

— Евгений Фролов, — сказал майор и улыбнулся хорошей, открытой улыбкой. — Впрочем, можно просто Женя.

Я налил себе чаю в одну из чашек, во множестве стоявших вместе с самоваром на расписном жостовском подносе.

Занимаясь чаем, я прислушался к тому, что говорил молодой майор.

— Понимаете, Константин Дмитриевич, никто не собирается кормить вчерашнего монстра под названием Советский Союз только за то, что он разваливается. За демократию нашу тоже никто ломаного гроша не даст. Путчисты поторопились выступить, зимой они победили бы наверняка. Международный валютный фонд, конечно, даст Ельцину кредиты, но столько, чтобы хватило лишь на жвачку и джинсы. Надо же куда-то сбывать залежалые американские джинсы? Вот нам и подкинут денег, чтобы мы их покупали… Но когда-то придет время платить долги. И демократы начнут распродавать заводы и прочую недвижимость, нашу оборонку за бесценок. Потому что по настоящей цене никто не купит. Вы не согласны со мной?