Войтик, медвежья туша, вперед бежит. Глядит на разбойника, как на красну девку не глядят.

– Толян, опочивальню командиру!

Хлещет двери наотмашь, того и гляди с косяков вылетят.

За ними Пивень потащился.

– А ведь, Слав, все по твоему слову вышло, – сказал волхв в дверях, шепелявя и присвистывая сквозь выбитые зубы. – Вроде бы и без обиды все говорил, а конязь таки задрался.

– Зато теперь обиду затаит, – хохотнул Войтик. – Веселина с ножом у горла уж точно не простит.

– Ну и ду рак буде т, – отрезал Стас. – Я же тихо, по-домашнему. Без мордобоя.

– А если не по-домашнему, тогда как, командир? – ухватился Войтик. – Если вот это «тихо» называется.

Стас недовольно поморщился, но ответил:

– Тогда, Войтик, друг мой, обижаться уже некому.

Войтик остановился, обдумывая слова командира. О чем-то догадался и захохотал:

– Ну, так это же лучше, когда некому! По сторонам озираться не надо. Гуляй в ночь-заполночь смело, и слова поперек никто не скажет.

А через сутки из города потянулись воза. Люди собирали скарб, грузили его на воза, сверху сажали ребятишек и, бросая жилье, выбирались за ворота. Бабы ненароком оборачиваясь, вытирали слезы. Мужики сопели в бороды. Соседи, выглядывая из-за тына, махали украдкой рукой.

Потянулись обозы из ближних весей. Сорванные словом волхва и волей вождя с насиженных мест, люди тянулись к новому родовому очагу.

Город притих.

Улицы опустели. Даже не слышно лая собак. И только сдержанный волчий рык ночами врывался в дома через наглухо закрытые ставни.

Пивень целыми днями пропадал в думной избе, где до хрипоты до матерного лая судил и рядил целовальную грамоту с начальными людьми.

Изредка здесь появлялся и Стас. Садился скромненько в уголок. Следил за всем происходящим своими серыми зоркими глазами. Лай умолкал.

Сидел. Слушал.

Изредка коротко ронял.

– Пивень, пометь… Все крепости по краю Сумерек – мои. Себе их забираю. Из Соколеня за ними не уследить.

– Да, вождь, – кивал головой Пивень.

Закрывались за ним двери, и лай разгорался с новой силой. Только что за бороды друг друга не таскали. И то потому, что успел-таки Пивень сбрить всю свою красу отточенным до зеркального блеска ножом.

Иногда покидал терем, поднимался на стену, подолгу смотрел по сторонам. Переходил из башни в башню и снова внимательно разглядывал и город, и округу.

Со стен спускался в город. Безбоязненно толкался среди людей. Страх потихоньку отпускал народ. Хоть и набегом захватили конязя, но свои. Здесь выросли, здесь жили… Понапрасну бить не будут. И грабить не начнут. Поначалу, завидев его, прятались за угол. Но потом любопытство взяло верх. И то! Как не поглядеть на диковинного вожака волчьей стаи? Решили, что и не так уж и страшен, как слухи обрисовали. Росточком невелик, лицом приятен. Даже улыбчив и обходителен. И поговорить умеет. И чем так конязя напугал? Если, к слову сказать, так и конязю не следовало волхва обижать.

На третий день появился в хоромах конязя.

– Здрав будь, коняже, – бросил от порога, по-хозяйски направляясь в передний угол.

Конязь окинул его ненавидящим взглядом и буркнул что-то в ответ.

– И на том спасибо, – без обиды отозвался Стас. – Только ты, конязь, не на меня, на себя пеняй да обижайся, на свою гордыню, которая твой разум помутила.

– Разодрал ты коняжество на две половинки, как прелую портянку, и радуешься, – хмуро ответил конязь.

– С чего бы? – изумился Стас. – Разве род вместе с землей уходит? На возах вместе с бабами и ребятней увозит ее? Отнюдь! Еще и новых земель прибавляется. Управляюсь с Сумерками, края земли не увидишь. А ты говоришь – землю разодрал!

– А межа? – хмуро спросил конязь, исподлобья глядя на Стаса. Длинные волосы упали на высокий лоб. Голос хриплый, с надсадой.

– Межа родовая, не пограничная. А пограничную межу нам, нашему роду беречь! Придет беда, сам воев приведу и с мечом в первом ряду встану. Но жить, уж прости, будем сами.

Лицо конязя немного разгладилось.

– А почему сразу не пришел, не рассказал всего того, что сейчас от тебя слышу?

– Прости, конязь, занят был. Сумерки над краем висят. Да и ранен был. На лавке валялся. До сих пор дыра в боку. Но и тебе не Серда, волхва послушать бы надо было. А ты его в узилище, да оковы на руки.

– А волчонка с ножом к горлу зачем поставил? – Князь снова нахмурился и непримиримо тряхнул головой. – В палате дружина набольшая, гости торговые. А он с ножом.

– Они мне, конязь, не только кровь, они мне жизни свои на ладони положили, так разве могу я бросить хоть одного из них? Какой же я после этого вождь? Но и ты хорош! Зачем было железами грозить? Меня на горло не возьмешь…

Говорил неторопливо, доверительно, почти ласково, как с малым ребенком.

– У нас ведь как говорят? С волками жить, по-волчьи выть! А ты разнежился, жирком, уж прости, заплыл. Да и воеводы твои мышей перестали ловить. Спеси много, а службы и на медный грош не видно. Твою крепостцу я бы и с десятком моих людей на нож взял, только кровью бы все улицы залил. Да и теремок твой в ней тогда по золоченые маковки бы выкупался. А воеводы твои где были?

– Так бы уж и залил?

Стас оставил его вопрос без ответа.

– Ты, конязь, моих волчат не видел. Вот как с обидой расстанешься, приезжай ко мне. Я тебя закрытыми воротами и лаем не встречу. А про прелые портянки забудь. Я Соколяню не враг. Так я говорю, Веселин? – Парень растянул губы в широкой улыбке и кивнул головой. – Мне с тобой делить нечего. И на глупости времени нет. Сумерки висят над головой. И если не управимся с ними, не только Соколяню, всему здешнему миру не жить. Уж поверь мне. Я погостил там. У них!

– Так же, как у меня? – криво улыбнулся конязь.

– Да нет. С тобой мы, как с близкой родней. За столом, да по-домашнему. Считай, что повезло. А там и столы перевернули, и посуду перебили.

– Малым числом ходил? – последовал ехидный и злорадный вопрос. – И самому перепало?

Стас весело рассмеялся.

– Ну, не без этого. В гости сходить и по морде не получить? Разве это драка, когда наутро вспомнить нечего? – И согнав улыбку с лица, уже серьезно закончил: – Вот такие дела, конязь. Мне через плечо оглядываться некогда, дорогой товарищ. Враг у ворот стоит такой, каких этот свет не видывал… А воевод своих гони в три шеи. Профукают они твое коняжество за милую душу. Пусть репу выращивают и с внуками нянчатся. Все какая-то польза от них будет. А хочешь, я тебе по-дружески пяток – десяток своих волчат дам на время? Они твою дружину махом научат, с какого конца репку чистят!