помощи. Но самое тяжелое – это было заболевание ее старшего, любимого сына. Он умирал на ее глазах от длительной, мучительной болезни. В ней что-то надорвалось, она оглянулась на свою жизнь, и ей показалось, что все эти невзгоды – наказание за то, что она слишком долго и интенсивно жила своей (личной) жизнью; дружба ее с Петром Ильичом отнимала ее от семьи и дома, и, может быть, она виновата, что так ужасно гаснет ее талантливый сын. «Мой грех, – сказала она себе, – я должна его искупить». Она вернулась к вере и стала молиться, просила меня заказывать молебны и разные другие обряды.

Надежда фон Мекк

Такое настроение, конечно, влияло на переписку с Петром Ильичом, в ней не чувствовалось насущной потребности, как прежде. Она замирала. Для мамы уже не было опасений за материальную необеспеченность дяди, она знала, что он прекрасно зарабатывает, – зачем же тянуть и превращать во что-то для него обязательное и скучное их дивную сказочную переписку.

Малодушия и нерешительности в характере Надежды Филаретовны не было. Она надеялась, что Петр Ильич поймет ее.

Но он не понял и, как мне ни больно признаться, не так отнесся к ее прощальному письму, как должен был. Он обиделся, придал такое большое значение материальной стороне, преувеличивая свою материальную потерю, и отнесся с недоверием к сообщению о пошатнувшихся делах Надежды Филаретовны.

Это последнее письмо Надежды Филаретовны не сохранилось; кроме Петра Ильича, никто никогда его не читал; что было в нем, – действительно никто не знает.

И после прекращения переписки мои отношения с дядей Петей были все те же. Он гащивал у нас в деревне, в Москве всегда заходил и никогда ни полсловом нам с мужем не обмолвился, что так тяжело и больно и с такой обидой переносит прекращение своих отношений с мамой.

Написал почему-то о своей обиде, о горе Пахульскому, которого он прекрасно знал и мог быть уверенным, что он не покажет нам письма, раз дядя его об этом просит.

Пахульский поступил очень корректно, отослав это письмо обратно с советом написать прямо Надежде Филаретовне.

Почему дядя этого не сделал, почему не дал письма мне или моему мужу, – не знаю. Только незадолго до своей кончины, узнав, что я еду за границу к маме, Петр Ильич заговорил со мной об этой своей сердечной ране и просил переговорить с ней.

И тут я узнала, как больно он переживал этот разрыв. Впечатление от этого разговора настолько было сильно, что помню всю внешнюю обстановку, где мы находились: было это в чайной маминого дома на Пречистенском бульваре. Так же запечатлелся в моей памяти и мой разговор с мамой в Висбадене. Я сидела в сумерках у ее ног на покатой кушетке. Глаза у нее горели каким-то красным блеском. Говорить в то время она могла только шепотом, так как туберкулезный процесс перешел на горло.

И тогда я тоже впервые поняла, как тяжело она пережила разрыв с дядей.

Ее чувство восторженного поклонения дяде не изменилось. «Я знала, что я ему больше не нужна и не могу больше ничего дать, я не хотела, чтобы наша переписка стала для него обузой, тогда как для меня она всегда была радостью. Но на радость для себя я не имела права. Если он не понял меня и я ему была еще нужна, зачем он мне никогда больше не писал? Ведь он обещал!

Правда, я отказала ему в материальной помощи, но разве это могло иметь значение?»

Вот что она мне сказала.

Дядю Петю после моего возвращения из-за границы я видела почти мельком в его краткий приезд в Москву в октябре месяце перед фатальной поездкой в Петербург. Я не успела поговорить с ним по-настоящему, но хочу верить, что то немногое, что я сказала, было отчасти причиной его какого-то особенного светлого настроения в последние дни жизни, подмеченного видевшими его.

Дядя скончался 25 октября, – и меня спросили, как пережила его смерть Надежда Филаретовна. Она ее не перенесла. Ей стало сразу значительно хуже, и она умерла через три месяца после его кончины, 13 января 1894 года, в Ницце.

На похороны Петра Ильича Надежда Филаретовна не приезжала. Она уже была абсолютно больным человеком. Передвигаться ей было очень трудно. Но если бы даже она была близко, она все-таки не поехала бы, вероятно, на его похороны.

Надежда Филаретовна жила исключительно со своими детьми и их семьями – мужья дочерей и жены сыновей, и больше она никого не видела, она была очень застенчива, у нее была даже боязнь людей и боязнь выйти на люди. Поехать на похороны, чтобы ее могли видеть и знать, что она тут, – она никогда бы этого не сделала, даже если бы могла…

Мекк (урожд. Давыдова) Анна Львовна фон (1864–1942) – дочь сестры Чайковского, вышедшая в 1884 г. замуж за сына Н. Ф. фон Мекк – Николая Карловича.

Юрий Юрьев. Мои встречи с Чайковским

Когда я мысленно воскрешаю перед собой далекие дни моей юности, я с каким-то особенно светлым чувством вспоминаю свое знакомство с Петром Ильичом Чайковским.

Мне довелось только несколько раз встретиться с великим композитором. Но эти встречи, немногочисленные и мимолетные, оставили все же глубокий след в моей памяти.

Илл.11: Петр Ильич Чайковский

Впервые я увидел Петра Ильича в московском Большом театре в ноябре 1891 года, на генеральной репетиции «Пиковой дамы». Мне сразу запомнился его характерный облик, проникнутый пленительным душевным изяществом и благородством; его голос – приятный низкий басок (Петр Ильич переговаривался о чем-то с дирижером оркестра Альтани). Вспоминается, почему-то, любопытная деталь – необычайно большие коробки конфет, приготовленные в подарок детям, воспитанникам театрального училища, по ходу действия участвовавшим в опере.

Познакомиться лично с композитором мне пришлось только в последний год его жизни.

Незадолго до того я кончил курс театрального училища в Москве и был принят на сцену петербургского Александрийского театра.

Одной из первых пьес, в которой мне предстояло выступить, была пьеса «Предрассудки», принадлежавшая перу Модеста Чайковского, брата композитора, впоследствии его биографа. При распределении ролей режиссура театра не могла решить, какую роль поручить мне: шел выбор между двумя персонажами – передовым студентом и аристократом, высмеиваемым в пьесе2. Чтобы прийти к окончательному решению, мне было рекомендовано посоветоваться непосредственно с автором, попросив его прослушать в моем исполнении отрывки из пьесы.

Так я и сделал. В назначенный день я