Я столкнулся с ним на галерее — он нервно расхаживал взад и вперед. Весь технический персонал уже уехал.

— В двадцать восьмом году я работал на стройке плотины в Кизе, когда налетел этот гад (ураганам тогда еще не давали женских имен). Шуточки с ним были неуместны, и я совершенно не горю желанием еще раз с таким же встретиться.

— А что, были жертвы?

— Около пятисот. Господи, чего я только не повидал за свою жизнь. Чем только не занимался. Но любил только три вещи — женщин, жизнь и искусство.

— В такой последовательности?

— В такой последовательности.

— Ну, жизни-то у вас впереди еще много.

Он посмотрел на меня, отвернулся и снова посмотрел.

— Верно! — решительно подтвердил он. — Я в хорошей форме. У меня крепкое тело. Можете попробовать, Ланс, — и он поднял руку, демонстрируя бицепс.

— Ну да. Очень неплохо.

— Рука молодого человека. А живот?

— Твердый и плоский.

— Шарьте.

— Да ну, зачем, не стоит.

— Давайте-давайте. Мне не будет больно.

— Я вам верю.

— Могу отделать любого — кроме вас, Ланс. Думаю, вы бы меня одолели.

— Сомневаюсь. Я в ужасной форме.

— Хотите поборемся? Ну, на руках, армрестлинг.

— Нет.

— У вас хорошее тело. Знаете, что вам надо сделать?

— Нет.

— Займитесь кунфу. У вас должно отлично получиться. Вы ведь прирожденный спортсмен, в вас есть изящество, есть сила. Очень было бы вам полезно.

— Возможно, вы и правы, Мерлин. А знаете, вам что надо сделать?

— Что?

— Мотать отсюда.

— Завтра с утра и уедем. Эти чокнутые жаждут переночевать здесь.

— Мари будет здесь уже сегодня. Уехать завтра — это еще как получится.

— Я понимаю. Но этим кретинам хоть трава не расти — из всего надо развлекуху сделать. Марго могла бы и головой подумать.

— Я бы на вашем месте уехал сейчас. Хотя мне все равно. — Мне действительно было все равно.

Он нахмурился, прошелся еще раз по галерее и настороженно посмотрел на желтое небо.

— Или Джекоби все еще начальник?

— Джекби! Да у такого начальника на ферме куры сдохнут.

— Ну так что?

Он щелкнул пальцами.

— Да черт с ними, уезжаю! — Его неуправляемый глаз — тот, в спутанных белых волоконцах — смотрел мимо меня, куда-то в будущее. Он еще раз щелкнул пальцами. — Знаете, что я сделаю?

— Нет.

— Рвану из этого болота вон и прямо на север. По долине Шенандоа доберусь до Виргинии и заберу Фрэнсис, у нее коневодческая ферма не доезжая Лексингтона. Скажу ей: поехали назад в Танзанию. Мы когда-то были там. Жили прямо в лендровере. Леопарда видели. Она чудная женщина, боец, напарник. Она могла даже… А любил я ее всегда. Как-то взял с собой в Испанию, на реку Эбро, где воевал. Воевал… Господи, чего я только не делал! Представляете? Она чудная женщина, настоящий товарищ. Она для меня всё — друг, брат, дочь, любимая. Стоит мне только сказать: родная, давай-ка, рванули в горы, и она поедет. Черт, что за мысль вы мне подали! А можно даже и кино там снять. Скажем, фильм о мужчине и женщине, которые настоящие друзья, они вместе ходят на охоту, а потом от души занимаются любовью.

— Звучит заманчиво.

— А если так, то почему у меня такое мерзкое настроение? Я всегда был человеком с огромной, чудовищной жаждой любви и жизни. Ланс, вы понимаете, о чем я?

— Да-

— Я знаю, у нас с Фрэнсис все может снова наладиться.

— Конечно, может.

— Нет, вы честно скажите.

— Ну, это возможно.

— И все равно будет хорошо, даже если…

— Да-

— У меня мерзкое состояние, но нам с ней снова может быть хорошо. Как вы считаете?

— Думаю, и может, и будет, почему нет?

— Фрэнсис знает меня, как ни одна другая женщина.

— Конечно!

— Нам всегда было хорошо вместе.

— Это же здорово!

— И у нас снова может все получиться.

— Ясное дело!

— Я бы что-нибудь сделал, какую-нибудь придумал историю о том, как умирает вильдебиста — это антилопа гну по-южно-африкански — и вместе с ней гибнет любовь, а потом наступает возрождение, все зеленеет, зеленеет, и эта чертова расползающаяся Сахара отступает. Вы меня понимаете?

— Да.

— Пустыня не только реальная, но и Сахара души тоже.

— Да, но сейчас вам следует подумать об отъезде.

— Я уезжаю. Пойду с остальными переговорю.

— При чем здесь остальные? — пробормотал я, чувствуя, как у меня тревожно перехватывает горло.

— Попрощаюсь. Они все равно, хоть тресни, не поедут. Знаете, чем они сейчас заняты?

— Нет.

— Рейни переносит в бельведер бутерброды и шампанское. Они собираются устроить вечеринку под лозунгом «Прощай кино, здравствуй, Мари».

Наверное, у меня был непонимающий вид, потому что он пояснил:

— Прощай, ураган киношный, здравствуй, настоящий.

— Там же запросто может убить. Слишком много стекла.

— Попробуйте объясните им.

— Я поговорю с Марго.

— Кстати, я подумал-подумал — может, вы с нею за меня и попрощаетесь. Что до остальных, я буду только рад, если Мари сдует их в реку. Знаете, что делают эти придурки?

— Нет.

— Раскладывают подушки и таскают в бельведер анисовку и текилу. Вечеринка у них!

— Я понял.

Мерлин наградил меня долгим крепким рукопожатием и столь же долгим прямым и открытым взглядом, который слегка омрачала затаенная двусмысленность. Слишком он погряз в кино.

+++

— Люси, запрыгивай в свой «порше» и марш в школу. У тебя на все про все тридцать минут.

— Папаааа! — музыкально пропела она, точно воспроизводя коронную интонацию Рейни.

— Ты слышала, что я сказал.

— Я хочу остаться с Рейни на время урагана.

— Черт побери, нет. Собирайся.

Люси уставилась на меня с изумленным видом. Все смотрели на меня так, словно я был полумифическим предком, который сошел с портрета и принялся распоряжаться. От удивления все подчинялись.

— Что это на папу нашло? — услышал я чуть позже, когда Люси задала этот вопрос Сьюллен, загружавшей плимут Элджина своими жестянками из-под конфет.