Он еле заметно улыбнулся ей и начал расставлять последние плитки. Выкладывая их, двигался очень медленно и с кропотливой осторожностью. Это заняло довольно много времени, и Эви подошла к нему, протянув маффин.

Сама взяла другой и откусила.

– С тыквой… мой любимый! Я люблю тыквенные маффины, тыквенный суп и тыквенные пироги. А ты пробовал устричное рагу? Устрицы редки, но у нас на Севере они есть. Мидии тоже. Мы обычно собираем их осенью. Наша повариха готовит тыквенные пироги, и мы едим устричный суп из больших деревянных мисок. – Она мечтательно улыбнулась, откусив от своего маффина. – Ты готов обрушить башню?

– Давай ты, – сказал Оуэн, отступая от башни. Он установил последний ряд плиток, которые вели прямо к нему.

– Щедрый джентльмен! – похвалила она его. Прожевав еще один кусочек, она положила маффин на скамейку и встала на колени, с восхищением глядя на постройку. – Ты знаешь, где она живет?

Оуэн кивнул.

– Я… я отведу тебя туда как-нибудь.

Джуэл ворвалась на кухню с кислым выражением лица, что-то бормотала о двух детях, отчаянно нуждающихся в порке.

Лиона начала повторять историю их ночных приключений. Казалось, весь дворец слышал об этом.

– Как бы я хотела, чтобы Джуэл ушла. Она толстая, и от нее несет, как… как из нужного чулана. Тьфу. Я собираюсь попросить папу отослать ее.

Оуэн уставился на нее:

– Ты имеешь в виду – дедушку?

Ее палец остановился, прежде чем коснулся плитки.

– Да. Я именно это хотела сказать.

– Ты скучаешь по своей маменьке? – мягко спросил Оуэн.

Она поморщилась.

– Мама все еще… грустит. Она устала от моей болтовни. Хотя я только пыталась помочь. Дедушка решил, что лучше мне уехать с ним во дворец. Я думаю, что она благодарна, что я в отъезде.

Она слегка подтолкнула плитку для того, чтобы та заколебалась, а затем все строение обрушилось дождем плиток. Эви захлопала в ладоши с упоением, ее улыбка рассеяла тень на лице, которая была там мгновение назад.

– Мне нравится, когда они падают! – выдохнула она.

– Опять они за свое, – застонала Джуэл. – Оуэн-с-сумкой и Эви. Говорю тебе, Лиона, я не могу угнаться за ними. Пожалуй, навещу кузнеца Брэда, одолжу несколько пар ножных кандалов, чтобы приковать их к месту.

– Она такая грубая, – прошептала Эви, лукаво глядя на Оуэна. – Может, запрем ее в нужнике?

– Наживем себе еще больше неприятностей, – сказал Оуэн.

Они начали собирать плитки и складывать их в сумку. Пришло время завтрака с королем и его выговора за судьбу подушек.

– Тебе нравится твое прозвище? – спросила она его, складывая плитки. – Я хотела спросить еще в цистерне. Мне нравится, но если тебе нет, я не буду тебя так звать.

Он бросил на нее озадаченный взгляд:

– Оуэн-с-сумкой?

Она энергично кивнула.

– Что, ты думаешь, я имела в виду – Киска?

– Никогда не называй меня так. Пусть другие называют меня Оуэн-с-сумкой.

– Для меня ты всегда будешь Оуэном Кискаддоном. Элизабет Виктория Мортимер Кискаддон. Это звучит очень торжественно.

Оуэн улыбнулся и вздохнул.

– Что?

– Ты уже привыкла к «Эви»? – спросил он.

– Только когда ты это говоришь.

– Я единственный, кто так говорит!

Она опустила руки на колени.

– Я ненавижу, когда меня называют леди Мортимер. Это титул моей матери. Я не леди какая-нибудь прямо сейчас. У меня никогда не было прозвища. До сих пор. Я всегда заставляю людей произносить мое полное имя.

– Когда я был совсем маленький, сестра называла меня Фуфуэн. Дома меня все еще так дразнят.

Она хихикнула над прозвищем.

– Уж это всяко лучше, чем «Киска»! Но у людей есть ласкательные имена друг для друга. Когда мы станем старше, ты можешь называть меня милой или дорогой. Ты знаешь, что означает «Анкаретта»?

Он удивленно посмотрел на нее:

– Нет.

Она кивнула с энтузиазмом.

– Это северное имя. Оно происходит от другого языка. Анкаретта – это то, как мы произносим его в Кередигионе, но оно произошло от атабирионского имени Ангарад. Давай я тебе повторю по слогам. Ан-ГАР-ад. Это значит «самая любимая». Это женское имя. Оно такое милое. – Она протянула руку и коснулась его белой пряди волос.

– Где те бедокуры? Тут ли, еще пакость змышляют? Еще безобразье? – Это был голос Бервика, и он был полон гнева. – Подь сюда вы оба! О, Поток, что за беда! Поспешайте! Сорвиголовы! Я весь по уши в пухе из-за ваших бедокурств!

Оуэн и Эви посмотрели друг на друга, чувствуя, как их пробирает смех из-за его странной речи.

Лицо Бервика выражало злобное возмущение, он, казалось, готов был метать громы.

– Подите, вы двое, – проворчал он, возвышаясь над скамейкой. Только тогда Оуэн заметил, что за маской злости таится страх. – Идем со мной немедля. Ни минуты нельзя терять!

Их улыбки исчезли.

Бервик шел, слегка прихрамывая, он был очень серьезен и постоянно оглядывался на ходу.

Они подошли к запертой служебной двери, Бервик снял огромную связку ключей, свисавшую с его пояса, и быстро отпер дверь. Он жестом пригласил их войти, но сам не стал заходить. Оуэн услышал, как за ними щелкнул замок.

Анкаретта и Манчини ждали их в открывшейся комнате. Толстый шпион расхаживал взад-вперед, его щеки были мокры от пота. Подтеки пота украшали его тунику на вороте и под мышками. Он вытер рот платком, удивленно глядя на обоих детей.

– Ты привела их сюда? – заскулил он. – Если нас поймают всех вместе…