«Видел Зощенку. Лицо сумасшедшее, самовлюбленное, холеное. “Ой, К. И., какую вэликолепную книгу я пишу! Книга — “Декамерон” — о любви, о коварстве и еще о чем-то. Какие эпиграфы! Какие цитаты!”»

Речь шла о «Голубой книге», которую Зощенко начал писать в 1934 году, а закончил в 1935-м.

Как и многим писателям, книга, над которой он работает сейчас, кажется главной. «Все, что раньше писал, оказались черновые наброски к этой книге… В общем, мир ахнет и удивится моей новой фантазии!» — такие надежды высказывал он. И они оправдались — книга вышла замечательная, одна из наиболее читаемых его книг. Он позволил себе вернуться к прежнему развеселому жанру — и все его читатели, включая сегодняшних, благодарны ему за это.

Однако и «проработки» с «перековками» он не забыл. Такое разве забудешь? Себе выходит дороже! Неоднократно уже «битый», Зощенко теперь старается каждый раз «подстраховаться», «подстелить соломки». Что он был такой уж наивный и беззащитный — забудьте! Кроме обычных вступлений и отступлений, где он каждый раз клянется в том, что заботится исключительно о воспитании людей и строительстве социализма, в этот раз он решает заручиться еще поддержкой главного литературного «колосса» — Горького: мол, исключительно по его указанию создана данная книга.

И на кого еще мог Зощенко надеяться?

А Горький уже выручал его. Вспомним упоминавшуюся выше историю с энергичным управдомом, рассказанную в дневнике Чуковским со слов Зощенко — когда управдом хотел подселить к Зощенко соседей, и только вмешательство Горького спасло писателя.

В октябре 1930 года Горький пишет большое письмо уже не управдому, а самому Зощенко, в котором хвалит его юмористический талант, а также и отмечает присутствие в его сочинениях «социальной педагогики», и заканчивает письмо так: «…глубоко уверен, что, возрастая, все развиваясь, это качество вашего таланта даст вам силу создать какую-то весьма крупную и оригинальнейшую книгу. Я думаю, что для этого вам очень немного надобно, только — переменить тему. По-моему, вы и теперь могли бы пестрым бисером вашего лексикона изобразить — вышить — что-то вроде юмористической “истории культуры”. Это я говорю совершенно убежденно и серьезно!»

Пушкин, как утверждал Гоголь, подсказал ему идею «Ревизора». А Горький подсказал Зощенко идею «Голубой книги», о чем Зощенко пишет в предисловии к ней и посвящает ее — Горькому. Зощенко сам советов не любил — ни давать, ни тем более получать. Он как раз заканчивал «Воспоминания о Мишеле Синягине» и думал о «Возвращенной молодости». Книги эти читаются с грустью, вселяют ощущение безнадежности — книги довольно грустные. А «Голубая книга» — это почти непрерывный хохот. Благодаря управдому и отчасти Горькому мы имеем «Голубую книгу» — приятнейшее чтение! Я, например, люблю ее больше всех. Поначалу упрямый Зощенко вовсе и не собирался следовать совету учителя — но когда у него в 1934 году откуда-то вдруг появилась идея написать книгу рассказов, соединенных какой-то сквозной идеей, он стал «на ощупь» писать, и вдруг понял: пишет как раз то, что Горький предсказал! Выходит — тот его даже лучше знал, чем он сам! И — спасибо управдому! Ведь это он в «Голубой книге» пересказывает историю человечества «по-нашему», по-управдомовски! Разговор цезаря Нерона со строителем дома для «любимой мамаши» в «Голубой книге» смахивает на разговор управдома с халтурщиком-штукатуром:

«Можно представить, каков был разговор при заказе этого потолка.

— Не извольте беспокоиться! — говорил подрядчик. — Потолок сделаем — просто красота! Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество!..

— Да гляди, труху у меня не клади, — говорил Нерон. — Гляди, клади что-нибудь потяжельше. Легкая труха ей нипочем. Знаешь, какая у меня мамаша!

Как же не знать, ваше величество? Характерная старушка. Только какая же может быть труха? Ай, ей-богу, интересно вы придумали, ваше величество: я особо большой камешек велю положить в аккурат над самой головкой вашей преподобной маменьки.

— Ну, уж вы там как хотите, — говорил Нерон, — но только чтоб — раз! — и нет маменьки.

— Не извольте тревожиться. Считайте, что ваша маменька уже как бы не существует на этом свете».

Мамаша, однако, скрылась от нехороших предчувствий.

«…Но вскоре неутомимый Нерон пронюхал, где она находится, и подослал наемного убийцу. Там ее и убили. Вот какой был коварный подлец! Впрочем, мамаша его была не менее подловата, а потому, повторяем, жалеть ее, так сказать, не приходится».

Историю пересказывает этакий зощенковский «пролетарский историк», и получается уморительно — и притом весьма поучительно. В предисловии к книге Зощенко написал:

«И вот, перелистав страницы истории своей рукой невежды и дилетанта, мы подметили неожиданно для себя, что большинство самых невероятных событий случилось по весьма немногочисленным причинам. Мы подметили, что особую роль в истории играли деньги, любовь, коварство, неудачи и какие-то удивительные события, о которых будет идти речь дальше. Те же “немногочисленные причины” обнаруживаются в современности. В итоге “десять отделов” рабочей картотеки превращаются в пять разделов, по которым распределяются старые и новые рассказы… И вот в силу этого мы разбили нашу книгу на пять соответствующих отделов. И тогда мы с необычайной легкостью, буквально как мячи в сетку, распихали наши новеллы по своим надлежащим местам.

И тогда получилась удивительно стройная система. Книга заиграла всеми огнями радуги. И осветила все, что ей надо было осветить».

Всего в книге было пять разделов — пять «пружин» мировой истории. Это — Деньги, Любовь, Коварство, Неудачи и Удивительные события. Последний отдел, по мысли Зощенко, должен был возвеличить человека, особенно — революционного, и «звучать, как Героическая симфония Бетховена».

Но «Героическая симфония Бетховена» в окружающей жизни как-то не вырисовывалась. «Музыка истории» звучала, скорее, как похоронный марш.

Первого декабря 1934 года в Ленинграде, в Смольном, прямо возле своего кабинета был застрелен Сергей Миронович Киров, секретарь ЦК ВКП(б) и член Оргбюро ЦК.

Киров имел репутацию народного любимца — он казался простым, доступным, душевным, рабочие запросто называли его Мироныч. Кстати заметим — Киров был горячим поклонником Зощенко, в его библиотеке было много зощенковских книг!

И вот Зощенко впервые «допущен к вождю» — правда, уже лежащему в гробу… Раньше все как-то не получалось. Теперь Зощенко, как член Правления Союза писателей, стоит в почетном карауле у гроба.

Было ли убийство Кирова политическим? Новейшие исследования показывают, что весьма общительный Мироныч имел особую слабость к «слабой половине» населения и был застрелен обманутым мужем из ревности. Но Сталин посчитал нужным представить убийство политическим, приписав и его тоже к злодеяниям «троцкистско-зиновьевской банды». Число репрессий значительно возросло. И в это же время выходит зощенковская «Голубая книга». Вот отрывок из главы «Деньги»:

«…Так что уголовный кодекс выглядел у них все равно как ресторанное меню. Там цена указана за любой проступок… Если кто убьет княжого конюха, повара или подъездного — сорок гривен за голову. Если кто убьет княжого тиуна (приказчика, судью, дворецкого) — двенадцать гривен. Судя по данным ценам, интеллигенция мало ценилась в те времена. Конюхи и повара стоили несколько дороже.