– Не может не насвинячить!

Ничего себе словечко.

Лорен закатывает глаза, ищет у меня поддержки: мол, да, малышня вся такая.

Скоро выясняется, что и насчет ее занятости я ошиблась. Лорен работает, причем на настоящей работе, в полную смену. Она – продюсер на «Филадельфия общественной радиостанции». Вообще-то, профилирующая специальность у нее – телевещание, и одно время она работала на телевидении (ничуть не удивляюсь: Лорен прехорошенькая, таких в дикторы берут охотно).

– Сейчас вот на радио застряла. Но так даже лучше. Не надо подрываться ни свет ни заря, чтобы грим успели сделать, – сообщает Лорен.

Минут пятнадцать ведем на диво непринужденный разговор. Наши дети с аппетитом поглощают пищу, которую Джорджия сочла неподходящей для своей дочери. Личико Томаса буквально сияет, ручонки снуют – от бигмака к пакетику с картошкой, от картошки – к стакану с шейком. Сразу видно: получил все тридцать три удовольствия. Как и полагается имениннику.

Внезапно Томас меняется в лице.

– Что с тобой? Томас!

Но он уже вскочил, уже мчится через весь обеденный зал.

И прежде чем я успеваю подняться, Лорен спрашивает:

– Микаэла, разве ваш сын знаком с этим мужчиной?

Я опоздала. Томас повис на сказанном мужчине, который стоит ко мне спиной.

Конечно, это Саймон. Мне и оборачиваться не надо, я его спиной чувствую. Так и бросилась бы к нему вслед за Томасом, по-детски простила бы все и сразу.

Внутренняя борьба жестока и кошмарна – но вдруг я замечаю, что Саймон пришел не один. С ним – женщина, миниатюрная брюнетка с длинными прямыми волосами.

Вмиг эмоции меняются на прямо противоположные. Меня охватывает ярость. Потрясенный Саймон глядит вниз, на Томаса, обхватившего его ноги; явно не узнает его – родного сына, с которым год не виделся. Наконец до него доходит. Он поднимает глаза на свою спутницу, смотрит на нее со страхом. Чувства этой куклы ему важнее, чем чувства собственного ребенка. Я же в это время, не помня себя, бегу спасать Томаса.

Тот стоит на цыпочках, тянет ручонки к отцу – такому высокому, такому красивому. Выражение маленького личика мне знакомо: точно так же он смотрел на отца в последний раз. Томас заискивает перед отцом. Томас боготворит отца и гордится им. С торжествующей улыбкой он оглядывается на Лорен и Лилу, на личике прямо написано неоновыми буквами: «Вот какой у меня папа!»

– Папочка! – повторяет Томас. – Папочка! Папочка!

Понятно: решил, что Саймон пришел к нему на день рождения. Сюрприз устроил.

От этой догадки подступает тошнота.

Где уж Томасу, в пять-то лет, уяснить: отец не склонится над ним, не подхватит его на руки и не прижмет к сердцу, как делал раньше.

Томас замечает меня, выкрикивает с торжеством:

– Мама, смотри: папа ко мне пришел!

Брюнетка, спутница Саймона, оборачивается. Наконец-то вижу ее лицо.

Ей, пожалуй, и двадцати нет. Миниатюрная, прехорошенькая. Обе щеки с пирсингом – еще одно доказательство юного возраста.

А на руках у брюнетки – малышка в розовой курточке. С виду ей месяцев восемь-девять.

Взгляд Саймона теперь мечется в замкнутом треугольнике: от Томаса ко мне, затем – к брюнетке и снова к Томасу.

Последний уже догадался: к сердцу его не прижмут. Ручонки бессильно повисли. Личико сморщилось – сейчас разревется. Одного он не понимает: причины такого равнодушия.

– Папочка! – выкрикивает Томас. Уже без всякой надежды.

– Папочка? – повторяет брюнетка, сверля Саймона взглядом.

Тот смотрит на меня.

– Микаэла, познакомься – это моя жена, Жанин.

Ну, вот все и объяснилось, все странности в поведении Саймона за последний год.

* * *

Жанин гордо удаляется, не дав Саймону слова сказать. И уносит свою дочь. Саймон в растерянности – руки опущены, взгляд – тоже. Томас будто окаменел.

Ступор Саймона длится недолго. Опомнившись, он на своих длинных ногах шагает к выходу. Нет, не успел: знакомый темный «Кадиллак» резко газует, выруливая с парковки.

Мой ступор тоже проходит. Что же я застыла? Мне ведь надо спасать Томаса. Подскакиваю к нему, хватаю в охапку. Ох, какой он стал тяжелый! Томас утыкается мне в плечо.

Не знаю, что дальше делать. Хочется наорать на Саймона, отвесить ему оплеуху – за то, что так повел себя с Томасом, да еще и в день рождения.

Но нет, такого всплеска эмоций Саймон от меня не дождется. Нет, я не уроню достоинства перед ним. Я веду Томаса обратно к столу, где ждут Лорен и Лила. Прошу Лорен:

– Присмотрите за Томасом, я сейчас вернусь.

– Конечно, конечно, Микаэла. Томас!.. А мы думали, ты от нас сбежал!

Иду прямо к Саймону. Он строчит эсэмэс-сообщение. Под моим взглядом отвлекается от телефона. Сует его в карман.

– Послушай…

Качаю головой.

– Слушать тебя я не стану.

Он вздыхает.

– Микаэла…

– Не лезь в нашу жизнь. Оставь нас в покое. Больше мне от тебя ничего не нужно.

Он явно озадачен.

– Ты же сама меня домогалась.

– Когда это?

– А кто ко мне на работу пригремел? Или уже забыла?

Ничего я не забыла.

– Откуда у тебя мой новый адрес? Не смей приходить, Саймон!

Он скрещивает руки на груди.

– Не понимаю, о чем ты. Никакого нового адреса у меня нет.

Странно, но на сей раз я верю Саймону.

Наконец он убирается. Наверное, побежит сейчас к своей малолетке, станет ей очередную лапшу на уши вешать. Выражаясь культурно – «строить новые отношения».

Я его настоятельно попросила не прощаться с Томасом. Тот и так уже рыдает. Ничего. Чем отклеивать лейкопластырь по миллиметру – лучше просто дернуть. Так и с прощаниями, которые – навсегда.

* * *

Праздник кончился.

– Извините, что так вышло, – шепчу я Лорен и Джорджии. Девочки получают от меня по пакетику конфет, которые я купила в супермаркете «Любой товар за 1 доллар».

Джорджия в растерянности – она ведь пропустила ужасную сцену. Лорен смотрит с сочувствием. Наверняка просветит ее. В деталях все расскажет. Для того, кто видел, ситуация яснее ясного.

* * *

Всю дорогу домой Томас плачет навзрыд. Я его урезониваю:

– Я все понимаю, Томас. Это очень горько. Сейчас тебе это трудно осознать, но на самом деле так лучше. Поверь мне.

И добавляю зачем-то:

– Жизнь – штука жестокая.