Равель не присутствовал на венской премьере 5 января, где, по словам критика Neue Freie Presse, «виртуозное исполнение Пауля Витгенштейна вызвало бурю оваций»[338]. Вместо этого 30 января он приехал из Парижа в Вену на поезде в сопровождении пианистки Маргерит Лонг, с которой ездил в тур со своим недавно завершенным Концертом для фортепиано соль мажор. Они остановились в посольстве Франции. Вечером Пауль дал ужин в честь Равеля и мисс Лонг. В числе гостей были Франц Шмидт, французский посол Бертран Клозель и несколько высокопоставленных лиц Вены. Пауль собирался сыграть концерт Равеля после ужина со своим другом, пианистом и композитором Вальтером Брихтом, тот исполнял партию оркестра на втором фортепиано. За ужином Пауль сказал мисс Лонг, что внес в работу некоторые изменения, она встревожилась о том, что скажет композитор, и посоветовала предупредить Равеля заранее. Пауль не послушался. Во время исполнения лицо Равеля вспыхнуло гневом, когда он услышал, как Пауль искалечил его шедевр. Он перенес строки из оркестровой партии в сольную, изменил гармонии, добавил партии, убрал целые такты, и в конце заново переписал серии больших вихревых арпеджио в финальной каденции. Композитор был вне себя от возмущения, не мог поверить. Он считал, что сам дух его работы испарился, а его права нарушены. Маргерит Лонг так описывает эту сцену:

На обратном пути мисс Лонг пыталась сказать, что несмотря ни на что, Паулю понравилась музыка, но Равель ничего не хотел слушать и был категорически против того, чтобы Пауль выступал с его работой в Париже. В прессе ходили слухи, что Пауль потребовал внести в концерт изменения, потому что играть слишком трудно. Ссора между композитором и пианистом кипела весь февраль. Пауль написал Равелю в Париж, заявляя, что исполнителям нужна свобода действий. «Исполнители не должны быть рабами!» — говорил он, на что Равель отвечал: «Исполнители и есть рабы». Когда разум композитора в конце жизни неуклонно угасал, он как мантру повторял это последние замечание, когда упоминали имя Пауля Витгенштейна.

7 марта Равель в еще одном гневном письме потребовал от Пауля официальных обязательств впредь исполнять работу так, как она написана. Пауль был взбудоражен, что всегда можно понять по его письмам: когда он нервничал, его почерк превращался в дикие, неразборчивые каракули. Он написал композитору Карлу Вейглю[340], что хочет прекратить выступления на публике, и объяснил Марге: «Я отменил парижский концерт по нескольким причинам, слишком долго рассказывать в письме»[341]. В ответе Равелю в письме от 17 марта 1932 года больше подробностей:

Спор теперь касался двух страниц партитуры в середине концерта. Пауль настаивал, что эта часть лучше прозвучит в исполнении фортепиано, а не оркестра, как задумал Равель. «Но концерт развалится»[343], — возражал Равель. После долгой конфронтации Пауль капитулировал, признав наконец, что Равель прав. За те месяцы, пока он изучал работу, его отношение к ней изменилось. Теперь он был ею «очарован», говорил, что это «великая работа… Она изумительна. Сначала я был против так называемой современной музыки, но ведь это 6/8, самая диссонирующая из всех, и она мне нравится больше всего!»[344]

Новая парижская премьера была назначена на 17 января 1933 года в зале Плейель с Симфоническим оркестром Парижа, которым будет дирижировать сам Равель. Хотя между композитором и пианистом продолжались трения, концерт имел невероятный успех, и в заголовках газет говорилось, что они помирились. «Мы давно помирились с Равелем, — рассказывал Пауль репортеру New York Times в ноябре 1934 года. — У нас с ним прекрасные отношения»[345]. Но история оставила горький осадок у обоих. Равель отказался от второго концерта в Монте-Карло в апреле по причине плохого здоровья, ему так и не нравились изменения, которые Пауль внес в его работу. Тем летом, когда композитор гостил у друзей в Сен-Жан-де-Люз, его пришлось спасать из бассейна, когда он понял, что не может шевельнуть рукой. То были первые симптомы редкой формы слабоумия под названием болезнь Пика. Его постепенный изнурительный упадок повлиял на все аспекты его физической и умственной координации. Под конец он не мог даже написать своего имени. Он умер 28 декабря 1937 года после неудачной операции на мозге в парижской больнице.

Пауль очень волновался перед встречей с Прокофьевым. Она состоялась в лобби парижского отеля Majestic, Прокофьев предложил пообедать в ресторане со своим агентом Михаилом Астровым, а потом отправиться домой на рю Валантэн-Гаюи, где у него остановился знаменитый режиссер Всеволод Мейерхольд и его жена, актриса Зинаида Райх. Пауль уже, должно быть, знал о Мейерхольде, что тот был чиновником театрального отдела Народного комиссариата просвещения РСФСР и членом коммунистической партии, так что когда Прокофьев пригласил его в гости, Пауль чуть помедлил и признался, что «не выносит большевиков!»[346] Прокофьев заверил его, что Мейерхольд — замечательный артист, если он и почетный красноармеец, то главным образом для того, чтобы иметь возможность продолжать работать в Советском Союзе без помех со стороны властей. Пауль согласился прийти.