И видеть, и слышать все то, что ушло, —

Пусть много веков с той поры протекло.

Время от времени в усадьбе, в лесу и в поле они начали встречаться и беседовать с разными интересными людьми, которых вызывал к ним Пак. Один из них был нормандским рыцарем-завоевателем, другой – центурионом римской армии, еще один – строителем и художником эпохи Генриха Седьмого, и так далее, и тому подобное, как описано в моей книге «Пак с Волшебных холмов».

На следующий год ребята снова встретились с Паком, и хотя они сделались намного старше, значительно умней и оставили детскую привычку бегать босиком, Пак не забыл старой дружбы и познакомил их еще со многими персонажами минувших дней.

Он остался верен своему обычаю стирать у них из памяти все, что они узнали во время их общих прогулок и бесед, но в остальном ни во что не вмешивался, так что Дан и Уна могли свободно беседовать в саду и в парке с самыми необыкновенными личностями.

В историях, которые вы прочтете, я и собираюсь рассказать об этих встречах.

Возьми в ладонь земли родной —

Английский честный перегной —

И тихо помолись за всех,

Кто в землю лег, – не только тех,

Кто память долгую сердец

Стяжал как царь или мудрец, —

За всех, кто умер и забыт

И вместе с пращурами спит:

Прижми их прах к своей груди,

Жар лихорадки остуди!

Пусть эта горсть земли родной

Утешит скорбь души больной,

Пусть от нее навек пройдет

Горячка мыслей и забот

И стихнет тщетная борьба

С судьбою смертного раба, —

Чтоб ты постигнул наконец,

Как добр и милостив Творец.

Проснись весною до зари

И первоцветов собери,

Не позабудь в июньский день

О розах, прячущихся в тень.

Левкой осенний во дворе,

Вьюнок в холодном декабре:

Они – орудья волшебства

От Пасхи и до Рождества,

Твоя подмога в трудный час,

Лекарство лучшее для глаз.

Доверься им и успокой

Взгляд, отуманенный тоской,

И ты сокровище найдешь

В родных долинах – и поймешь,

Забыв про грустный календарь,

Что каждый из живущих – Царь!

Перевод Г. Кружкова

Перевод Г. Кружкова

Когда Дан и Уна уговаривались пойти гулять до завтрака, им и в голову не приходило, что сегодня как раз утро Иванова дня. Они только хотели увидеть выдру, которая, как говорил Хобден, охотилась в ручье, а подкараулить ее можно было лишь на рассвете. Когда они на цыпочках выбрались из дома, было еще удивительно тихо, и только часы на церковной башне пробили пять раз. Дан сделал несколько шагов по усеянной росой лужайке и, взглянув под ноги, решительно сказал:

– Я думаю, ботинки стоит поберечь. Они, бедняжки, тут насквозь промокнут!

Этим летом детям уже не разрешали ходить босиком, как в прошлом году, но ботинки им мешали, поэтому, сняв и повесив их за связанные шнурки на шею, они весело пошлепали по мокрой траве, на которой так непривычно, не по-вечернему, тянулись длинные тени. Солнце поднялось и порядочно пригревало, но над ручьем еще висели последние клочки ночного тумана. Напав на цепочку выдриных следов, они пошли за ними вдоль берега между зарослями сорных трав и заболоченным лугом. Вскоре след свернул в сторону и сделался неотчетливым – словно полено волокли по траве. Он привел их на Лужайку Трех Коров, оттуда – через мельничную плотину к Кузне, потом – мимо хобденовского сада и, наконец, потерялся в папоротниках и мхах у подножия Волшебного холма. В чаще неподалеку послышались крики фазанов.

– Ничего не выйдет! – воскликнул Дан, тычась туда и сюда, как сбитая с толку борзая. – Роса уже высыхает, а Хобден говорит, что выдры запросто преодолевают много миль.

– Мы тоже преодолели много миль, – сказала Уна, обмахиваясь шляпой. – Как тихо! Сегодня будет настоящее пекло! – Она оглядела долину, где еще ни одна труба не начинала дымить.

– А Хобден-то уже поднялся! – Дан показал на открытую дверь домика у Кузни. – Как ты думаешь, что у него сегодня на завтрак?

– Один из этих, наверное. – Уна кивнула в сторону большого фазана, гордо шествовавшего к ручью. – Он говорит, что они недурны на вкус в любое время года.

В нескольких шагах от них откуда ни возьмись выскочил лис, испуганно тявкнул и бросился наутек.

– Ах, мистер Рейнольдс, мистер Рейнольдс[1], – произнес Дан, явно подражая Хобдену. – Если бы я только знал, что кроется в твоей хитрой голове, каким бы я был мудрецом!

– Знаешь, – прошептала Уна, – бывает такое странное чувство, как будто это все уже с тобой было? Когда ты сказал «мистер Рейнольдс», я вдруг почувствовала…

– Не объясняй! Я почувствовал то же самое.

Они переглянулись и разом умолкли…

– Погоди! – снова начал Дан. – Я, кажется, начинаю соображать. Это связано с лисицей… То, что случилось прошлым летом… Нет, не могу вспомнить!

– Минуточку! – воскликнула Уна, пританцовывая от волнения. – Это было перед тем, как мы встретили лисицу в прошлом году… Холмы! Волшебные холмы – пьеса, которую мы играли – ну же, ну!..

– Вспомнил! – крикнул Дан. – Ясно как день! Это был Пак – Пак с Волшебных холмов!

– Ну конечно! – радостно подхватила Уна. – И сегодня снова Иванов день!

Молодой папоротник на пригорке зашевелился, и оттуда вышел Пак – собственной персоной, с зеленой камышинкой в руке.

– Доброе утро, волшебное утро! Какая приятная встреча!

Они пожали друг другу руки, и тотчас же пошли вопросы-расспросы.

– Вы перезимовали недурно, – подытожил наконец Пак, осмотрев ребят с ног до головы. – Вроде ничего такого худого с вами не приключилось.

– Нас заставляют носить ботинки, – пожаловался Дан. – Гляди, у меня ноги совсем не загорели. А пальцы как жмет, знаешь?

– М-да… без ботинок, конечно, другое дело. – Пак повертел своей загорелой, кривой, волосатой ногой и ловко сорвал одуванчик, зажав его между большим и указательным пальцами.

– Я тоже так умел прошлым летом, – сказал Дан и попробовал повторить, но у него не получилось. – И в ботинках совершенно невозможно лазить по деревьям, – добавил он с досадой.

– Какая-то польза от них должна быть, раз люди их носят, – глубокомысленно заметил Пак. – Пойдем в ту сторону?

Они не спеша двинулись к полевым воротам на другом конце покатого луга. Там они помедлили, точь-в-точь как коровы, согревая спины на солнышке и прислушиваясь к жужжанию комаров в лесу.