Роэзия пыталась защититься и использовала для этого все аргументы, которые у нее были: «Разве я выбирала, в каком месте и в какое время мне появиться на свет? Может, мне не стоило рождаться, тогда я была бы защищена от болезненных прикосновений мужей, от мучительных родов, от многочисленных смертей?»

Но другой, громкий голос заглушил ее шепот и заставил вспомнить последний разговор с сестрой.

— Почему ты хочешь уйти в монастырь? — спросила сестра, Рихилъдис. — Останься здесь и борись за наследство, полученное от нашего отца, теперь, когда братья умерли и из всей нашей семьи остались только мы двое.

—Да что ты! — резко ответила Роэзия. — Мертвы не только братья, но и мои мужья, и мои сыновья. Ради них я могла бы пойти на то, что ты советуешь, но мы так беззащитны перед чужой волей. Кузены и дяди уже мечтают снова выдать меня замуж. Есть ли у меня лучший путь, чем монастырь?

— Сестра, — настаивала Рихильда, — ты не думаешь о том, что в нас течет кровь Роберта ле Диабле? Он был великим норманном и не боялся ни смерти, ни сатаны. Большинство сражений не стоят цели, ради которой они ведутся, да часто и не удается достичь ее! Однако сила, которую мы используем, чтобы не показать своего малодушия, доказывает, что мы достойные его потомки.

— Это мне совершенно безразлично. Что мне с того, что кто-то смотрит на меня с небес и восхваляет меня? Я потеряла троих мужей и шестерых детей...

— Знаешь, что меня приводит в наибольшее отчаяние, — продолжала сестра, — что ты хотя и говоришь о своей тяжкой доле, но вовсе не сожалеешь о ней. Ты будто даже рада ей, потому что она подтверждает твое мнение о том, как все-таки отвратительно здесь, на Земле.

— О нет, ты ошибаешься. Может, я и не особенно печалюсь, но только потому, что не хочу мириться с тем, что жизнь состоит только из тягостей и постоянно показывает нам, что мы ни на что не способны. Я хочу быть счастливой, сестра, и именно поэтому я ищу место, где могу быть счастливой.

— Если ты станешь счастливой, я буду сильно удивлена, ведь ты настоящего горя никогда не знала.

Последнее предложение Роэзии навсегда осталось в памяти. Оно доносилось со всех сторон, а вместе с ним возникали все новые и новые голоса.

Роэзии вдруг показалось, что перед ней стоит София и говорит о своей хронике. Катерина признается в ненависти к матери, а потом в позднейшем примирении. И Грета. Снова эта Грета.

— София была совсем другой, чем ты ее себе представляешь. София давала мне почитать свою хронику.

Роэзия вскочила в кровати — и на этот раз все голоса разом стихли.

Она поняла, что полусон увлек ее в мир грез, а теперь, когда она широко раскрыла глаза, сон исчез. Виски сдавила сильная боль, но ее было переносить гораздо легче, чем толпы людей и хор голосов, которые только что явились ей во сне.

Еще оцепеневшая ото сна, она оделась, погрузила лицо в холодную воду и вышла к утренней молитве. Сегодня она сделает все, чтобы восстановить в голове обычный порядок. Но звуки мешали ей. Они были похожи на плеск волн, который сопровождал все дни ее юности. Но там не было людей, и на короткое мгновение она пожелала, чтобы в ее жизни вообще не было людей, а она находилась не в монастыре, а в ските, в полном уединении.

Молитва завершилась. Роэзия механически поднялась на ноги. Она по-прежнему хотела убежать от всех звуков и голосов, как вдруг плеск волн внезапно заглушил пронзительный крик.

О, пусть он только замолкнет!

— Мать настоятельница! — кто-то крикнул ей прямо в ухо. — Мать настоятельница!

Она резко обернулась.

— Вы разве не видели... вы не видели...?

Боль в висках, казалось, перешла в центр головы и окончательно там обосновалась.

— Что такое? — нетерпеливо спросила она.

— Вы должны были, как и мы, заметить во время молитвы нечто необычное. Одно место было свободно. Грета... Грета исчезла!

Из хроники

В Суассоне Филипп, король Франции, предстал перед легатом Петром из Капуи, кардиналом Октавианом из Остии и Йоханном из Колонны, которых папа прислал из Рима. В их присутствии и под наблюдением Этьена Нойонского, многолетнего заступника Изамбур, и Даниеля де Сен-Квентин он признал отверженную супругу своей женой.

Она несколько лет провела в монастыре Кисьонг, а теперь заняла место рядом с королем. Он взял ее руку, а Петр из Капуи объявил их брак законным.

Думал ли король в тот час об Агнессе?

Ей пришлось распрощаться со своими детьми, оставшимися в Париже. Ее отправили в мрачный замок в Пуасси, где она умерла несколько месяцев спустя во время родов. Ребенок, который никогда не должен был быть зачат, прожил всего два дня.

София ждала Изамбур.

Она ходила взад-вперед по голой комнате замка Суассон. От холодных, сводчатых стен, казалось, отражались не только ее шаги, но даже дыхание. Ей было все равно, что происходит за дверью и что чувствует король, вынужденный подать руку ненавистной женщине. Она только спрашивала себя, содрогнется ли при виде Изамбур или останется равнодушной.

Она с радостью отвергла бы просьбу брата Герина. Однако неожиданно возникшая между ними доверительность, заставившая ее по-новому отнестись к их союзу, вынудила ее отправиться в Суассон, чтобы встретить Изамбур после болезненной церемонии.

— Изамбур будет сопровождать короля в Париж, — заявил он, — однако никто не захочет ехать с ней. Никто не надеется, что датская женщина, которая находится при ней, знакома с обычаями двора и сможет объяснить их королеве. Так что попытайтесь помочь ей войти в жизнь, к которой ее не допускали в последние годы.

София кивнула, не будучи, однако, уверенной, что с ней станут считаться. Ведь наверняка доверие, которое испытывала к ней Изамбур, уже давно исчезло, и она, скорее всего, увидев Софию, закричит или у нее начнется страшный припадок.

София почувствовала, как нервничает, разрываясь между страхом посмотреть в глаза той, кого предала, и облегчением оттого, что ей представилась возможность все исправить.

Ее шаги затихли. Снаружи простиралась зеленая, ровная земля, какую она никогда не видела в тесном Париже и полюбоваться которой у нее сейчас не было времени. За запертой дверью, казалось, в этот момент что-то происходило.

К звуку собственных шагов добавились чужие. Они были тяжелыми и никоим образом не были похожи на легкий шаг Изамбур.

«Как она сейчас выглядит? — подумала София. — Оставили ли годы свой след? И уговорил ли Герин Бертрана в благодарность за мою помощь предоставить мне больше власти и свободы в доме?»