Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Скажите пожалуйста, глаза у него плохие! — Она швырнула свои карты на стол и вскочила со стула. — Я не буду играть в карты с таким шулером. Чтоб с тобой случилось то же, что с Ротстайном!
Даузер нагнулся вперед, навалившись ручищами на стол.
— Возьми эти слова обратно! — прорычал он.
Благородное негодование блондинки как рукой сняло.
— Я не всерьез это сказала, Дэнни. Просто вырвалось, и все.
— Слишком ты много болтаешь, вот что я тебе скажу. Лучше придержи язык, пока я его тебе не оторвал.
— Прости, Дэнни, — кротко сказала она. — Хочешь, доиграем?
— К черту! — буркнул он, отрывая свой грузный зад от стула. — За каким дьяволом мне с тобой на это играть, если я и так могу тебя взять, когда захочу. Иди к себе.
— Как скажешь, Дэнни. — Она послушно направилась к дверям в дом, унося от нас свои телесные совершенства.
Даузер бросил карты на стол и повернулся ко мне.
— В психушках их лечить надо, баб этих! В психушках. Салливан, ты тоже проваливай.
Салливан, с неохотой во взгляде, повиновался. Я сел за стол против Даузера и оглядел его с ног до головы. С важным видом, скрестив руки на груди, он сделал несколько шагов по вымощенному плитками патио. Его тучная, обернутая в белый купальный халат фигура чем-то напоминала сильно укороченную статую римского императора. Странно, как людям вроде Даузера удается добиваться такой власти, какой они обладают. Конечно, до власти они дорываются потому, что жаждут ее и готовы на любой риск ради ее захвата и удержания. Готовы подкупать чиновников, убивать соперников, торговать женщинами и наркотиками. И все-таки общество терпит их, ибо свои преступления они совершают ради денег и успеха, а не ради самих преступлений.
Я посмотрел в наглые выпученные глаза на лоснящемся лице Даузера, не чувствуя ни малейших угрызений совести по поводу того, что собирался с ним сделать.
— Ну, малыш? — Когда он улыбался, его толстая нижняя губа сильно выпячивалась. — Ты сказал, что у тебя что-то для меня есть? — Он сел на стул.
— Я не хотел вдаваться в подробности по телефону, — сказал я. — Возможно, его прослушивают.
— Уже не прослушивают. Но ты поступил разумно.
— Раз мы заговорили о вашем телефоне, то я вот что хотел спросить: вы сказали, что во вторник утром вам позвонила какая-то женщина и сообщила, что Галли Тарантини дома у матери.
— Верно. Я сам с ней говорил, но она так и не назвалась.
— И вы не догадываетесь, кто это?
— Нет.
— Откуда она могла узнать ваш номер?
— Понятия не имею. Может быть, это была подруга Айрини или одна из баб, с которыми путаются мои ребята. — Он сделал нетерпеливое движение, тронув кончиками пальцев свое изувеченное ухо. — Малыш, ты сказал, что у тебя кое-что для меня есть. И вот приезжаешь и начинаешь закидывать меня вопросами. Мы так не договаривались.
— Я задал только один вопрос. Помнится, вы обещали мне десять тысяч долларов за Тарантини.
— Обещал. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что он у тебя в кармане? — Он собрал со стола карты и начал рассеянно их тасовать. Несмотря на сбитые и припухлые костяшки пальцев, действовал он ими ловко.
— Тарантини — нет, — ответил я. — Но на самом деле вам ведь нужен не он.
— Вот как? Может, ты даже знаешь, кто мне нужен на самом деле?
— Не кто, а что. Джо возил с собой табачную жестянку. Только табака в ней было немного.
Он впился глазами в мое лицо.
— Если окажется, что ты спер ее у Джо, ты знаешь, что я с тобой сделаю? — Он взял из колоды карту и аккуратно разорвал ее надвое.
— Знаю. Я не крал ее. Он продал героин другому человеку.
— Кому?
— Этого я не знаю.
— Где товар сейчас?
— У меня. Джо получил за него тридцать тысяч. Я не так жаден.
— Сколько?
— Назовите свою цену. Вы мне предложили десять за Тарантини. Он где-то лег на дно, и мне до него не добраться. Но героин стоит больше, чем Тарантини.
— Пятнадцать, — сказал Даузер. — Я уже заплатил за него один раз.
— Идет. Давайте деньги.
— Не торопи меня. Пятнадцать тысяч — это куча монеты. Я должен быть уверен, что ты не водишь меня за нос. Где порошок?
— Сначала деньги, — потребовал я.
Он полуопустил тяжелые веки на лезущие из орбит глаза и несколько раз облизнул губы кончиком языка.
— Как скажешь, малыш. Подожди здесь минутку. Здесь — это значит на этом самом стуле.
Я прождал его минут десять, ясно сознавая, что жизнь моя висит на волоске и, возможно, провисит недолго. Я сделал себе несколько покерных раздач, и ни на одну из них нельзя было поставить и цента.
Когда Даузер вернулся, на нем был уже не халат, а фланелевый костюм. Его сопровождали Блэйни и Салливан: один — по одну руку, другой — по другую. Двигаясь через патио, эта троица являла собой странное зрелище — точно ко мне приближалась жирная сильная акула, эскортируемая рыбами-санитарами. Даузер держал в руках деньги, и от них, казалось, тянуло рыбьей вонью. Деньги были в тысячедолларовых банкнотах.
Даузер швырнул пачку на стол.
— Пятнадцать тысяч, пересчитай.
Блэйни и Салливан смотрели, как я считаю бумажки, словно это были куски мяса, а они умирали с голоду. Я положил деньги в бумажник.
— Не спеши, — бросил Даузер. — Теперь я хочу поглядеть на товар.
— Сколько угодно. Он у меня в машине, в перчаточном отделении. Принести?
— Не надо, я сам. — Он протянул руку за ключами от машины.
Я остался сидеть за столом под наблюдением Блэйни и Салливана. Демонстрируя свое беззаботное настроение, я стал непринужденно раскладывать пасьянс, однако он упорно не желал сходиться. Блэйни и Салливан безмолвствовали. Я слышал тихий плеск воды в бассейне. Наконец из дома донеслись шаги Даузера. Бумажник оттягивал карман моих брюк, как кусок свинца.
На лице Даузера играла знакомая волчья улыбка. Глубоко во рту блеснули золотые коронки на коренных зубах. Блэйни и Салливан расступились, давая ему дорогу.
— Товар в порядке, — сказал он. — А теперь расскажи, где ты его взял. Это входит в нашу сделку.
— Не думаю.
— Подумай еще. — Голос Даузера стал тише, он все еще улыбался. Губа его выпятилась так далеко, что на нее можно было наступить ногой. — У тебя десять секунд на размышления.
— И что потом?
Он щелкнул зубами, как затвором пистолета.
— Потом начнем все сначала. Только на этот раз тебе нечего будет мне продать. Мне нужна только информация, больше ничего. Прошлой ночью ты был в Сан-Франциско. У тебя на ветровом стекле приклеен счет за стоянку на Юнион-сквер. С кем ты виделся во Фриско?