Несколько детей пытались играть, стоя в кругу, но смысл игры не раскрылся мне. Может быть, они танцевали?

— Этот хаос — кажущийся, — сказал Милаев. — Если долго наблюдать, то обнаруживаются свои законы поведения, свои иерархии.

Мальчик с лицом, показавшимся мне нормальным, ходил меж кроватей и пальцем тыкал во всех встречающихся.

— Здесь есть свои вожаки, — пояснил Милаев. — Отчасти их поведение схоже с поведением вожаков крысиной стаи. Мы дали им имена. Вот, с маленьким лбом… Можно сказать, вообще без лба. Видите? Это Сэл. И этот, миловидный… Да, у которого не закрывается рот — такое ощущение, что он всегда улыбается. Он Гер. Они… им все подчиняются. Сэл и Гер, вот.

Почти никто не плакал; впрочем, ничего не было слышно. Но по мимике казалось, хаотично перемещающиеся дети либо разговаривают, либо поют.

— Откуда вы их набрали? — спросил я.

— Это не проблема. Как я понимаю, через Платона Анатольевича несколько психбольниц переводят своих малолетних пациентов сюда…

Ближе всего к нам находились два головастых существа, мальчик и девочка. Он сидел на корточках, она стояла перед ним в приспущенных до колен кальсонах. Он смотрел на ее обнаженные половые органы.

— Хотите, включу звук? — спросил Милаев.

— Ну, включите, — я пожал плечами. Мне казалось, что там не может быть ничего интересного.

В одну секунду помещение, где мы находились, наполнилось воем и криками.

Обитатели этого аквариума непрестанно вопили.

Мальчик, который рисовал на стекле и стирал, ныл. Игравшие в непонятную игру орали в голос друг на друга. Мычал сидевший на корточках и смотревший в лобок. Какое-то слово выкрикивал то ли Сэл, то ли Гер, как будто каркал. «Раг! — произносил он резко, несколько раз в минуту. — Раг!.. рраг!»

— Это… это скотобойня, — сказал я, но Милаев не расслышал.

С минуту я пытался попасть ключом в замок собственной двери, и мне никак не удавалось это сделать.

«Может быть, я перепутал этаж?» — подумал в испуге. Пошарил рукой по стене, нашел выключатель, щелкнул — и в подъезде вспыхнул свет. Пока я здесь жил, лампочка была вечно перегоревшей.

Замок на двери был заменен, увидел я при свете.

Я нажал кнопку звонка около сорока раз, но к двери никто не подходил.

В нелепой надежде, что в связке найдется ключ и от нового замка, еще некоторое время я пытался открыть дверь. Вдруг очнувшись, сообразил, что очередной, тщетно примеряемый мной к замку ключ — от Алькиных дверей.

Спотыкаясь и торопясь, выбежал из подъезда: метро, тут где-то было метро.

…Ветка зеленая, на такой сидела Алька, как птица…

…и еще какая-то желтенькая ветка: август, август — все выгорело, все желтеет…

Нам на выход.

Очутился на белом свете в хорошем настроении. Бывает, что спустишься в метро и уверен, что на улице всё еще день, но выйдешь, а там фонари уже, и машины норовят дальний свет включить, осмотреться, куда они попали. Но изредка случается наоборот: едешь куда-нибудь долго, настроишься уже на вечер, полутьму, а то и сумерки, но поднимешься на эскалаторе, толкнешь одну тяжелую дверь, вторую — и глазам не веришь: всюду солнце.

…всюду было переслащенное огромное солнце.

Я жмурился и думал: чего я рвался домой, зачем мне туда? Вообще туда не надо мне.

В Алькин подъезд заходила дамочка лет десяти с косичками и сумочкой. Поспешил за ней, чтоб не общаться с домофоном.

У Алькиных дверей на минуту замешкался: позвонить или нет, но подумал, что если она начнет неприветливо говорить куда-нибудь в замочную скважину, даже не открыв мне, — придется сразу уйти. А не хочется.

Извлек ключи. Замок повернулся мягко, как намасленный.

Я так и вошел, улыбаясь, еще не остывший от улицы, с таким видом, будто только что поел горячий и сладкий молочный суп большой ложкой.

Аля громко кричала. Мне стало слышно это, когда я еще открывал дверь. Отчего-то я совсем не удивился ее крику.

Поднял с пола отлично начищенный мужской ботинок со шнурками, завязанными узлом. «…О, как торопился, не успел развязаться…» — подумал я, пытаясь разыскать, где тут написан размер ноги, но не нашел.

Посмотрев на себя в зеркало, быстро вошел в Алину комнатку и звонко залепил ботинком по голой мужской ягодице.

— Это что еще такое? — спросил хорошо поставленным голосом.

Мужчина скатился с Альки и кувыркнулся в угол дивана.

Как все-таки отвратительны голые мужчины.

Аля некоторое время лежала с раскинутыми коленями, поддерживая себя руками под груди — как любила.

Половые органы у нее всегда казались удивительно маленькими, твердыми на вид и посторонними на ее гладком теле — словно на ровный лобок пластмассовой куклы положили улитку, и та налипла присосками.

Но на этот раз улитка была вся раздавлена и размазана.

Наконец Аля разлепила глаза и резко села.

— Ну-ка, пошел вон! — выкрикнула она, но груди не отпустила, так что было не очень понятно, куда именно идти.

К тому же я во все глаза разглядывал мужчину.

Мужчиной был Слатитцев. Слатитцев был в черных носках.

— Ты что? — спросил я его шепотом. — Совсем с ума сошел? Тебя президент разыскивает.

Слатитцев машинально вздрогнул всем телом, чтоб встать, но вовремя себя остановил.

— Что у тебя делает этот паяц? — спросил он брезгливо, повернувшись к Альке.

— Чего это он о себе в третьем лице говорит? — в свою очередь поинтересовался я.

— Идиот, — ответила Аля, глядя в потолок и рывками натягивая на себя простыню, которую, кстати, пытался удержать Слатитцев.

— Давай надевай свой ботинок и скачи в Кремль, — я подбросил Слатитцеву его обувь поближе. Аля перехватила ботинок и с силой бросила им в меня, но промахнулась.

Я прошел на кухню и щелкнул кнопкой чайника. Тут же вспомнил, что у Альки в чайнике вечно нет воды, подхватил его из пазов и поставил под кран.

Чайник действительно был пустой.

Подул на оконное стекло, нарисовал икс, звездочку, скрипичный ключ. Свастику не стал.

Они вышли, только когда повалил пар из носика.

— Тебя что, пинком выставить отсюда? — спросила она мой затылок, подойдя в упор.

Я еще подул на стекло и нарисовал смеющуюся рожицу с ушами. Потом обернулся и посмотрел Але через плечо.

Слатитцев стоял в проеме дверей.

— Аль, у тебя же хороший вкус, — сказал я. — Ты… Вот ты знаешь, как я с ним познакомился?

— Иди вон, я тебе сказала! — повторила Аля.