14 апреля 1978 года, в день, когда депутатам республиканского Верховного Совета предстояло голосовать за новую Конституцию, возле Дома правительства в Тбилиси собрались тысячи молодых людей. Причем в руководстве республики были люди, готовые применить в ответ силу, ввести в действие армию. Шеварднадзе еще раз позвонил Суслову, просил доложить Брежневу, что ситуация в республике крайне серьезная и он как первый секретарь обязан предпринять все необходимое для сохранения спокойствия. В общем, благодаря своей настойчивости и умению убеждать Шеварднадзе добился своего — грузинский язык остался в Грузии государственным.

Он вышел к студентам, собравшимся у Дома правительства, и торжествующе сказал:

— Братья, все будет так, как вы хотите.

Огромная площадь взорвалась восторгом. Шеварднадзе стал в республике героем…

— Наверняка вы мечтали оказаться на месте Гагарина? — спросили однажды космонавта Андриана Григорьевича Николаева, дважды Героя Советского Союза, на редкость скромного человека.

— Каждый хотел, — с горечью ответил Николаев. — Но я заранее знал, что меня никогда не пошлют первым, хотя физически я не уступал Гагарину. Почему? Потому что наше великое государство первым запустило бы в космос только русского человека. Я по национальности чуваш. Разве представителю маленькой нации могли доверить совершить такой подвиг?

Уже при Горбачеве, в сентябре 1987 года, на секретариате ЦК заговорили о национальном составе аппарата: «В ЦК КПСС нет вообще азербайджанцев, киргизов, таджиков. Только один узбек, два молдаванина, один эстонец…»

В других республиках внимательно следили за тем, что происходит в Москве. Если одним можно прославлять величие своего народа, своего языка и своей культуры, то и другие не отстанут. Но Москва реагировала на это очень резко.

Скажем, в Казахстане в издательстве «Жазушы» вышла книга известного поэта Олжаса Сулейменова «Аз и я». В России книгу сочли националистической, антирусской, говорили, что автор искажает историческую правду и глумится над «Словом о полку Игореве».

Тревогу забил председатель Госкомиздата Борис Стукалин.

26 ноября 1975 года он донес в ЦК:

«Считаем необходимым проинформировать о серьезных идеологических ошибках, допущенных в работе О. Сулейменова “Аз и я. Книга благонамеренного читателя”… Автор скатывается к проповеди национальной исключительности тюркских народов, демонстрирует пренебрежительное отношение к другим народам, в частности, к славянам и к величайшему памятнику их культуры “Слову о полку Игореве”…

Госкомиздат СССР указал Госкомиздату Казахской ССР на недостаточный контроль за идейно-политическим содержанием издаваемой в республике литературы…»

Замечу, что борец с идеологической крамолой Борис Стукалин получил повышение — стал заведовать отделом пропаганды ЦК. В составе делегации Верховного Совета СССР побывал в США. Он решил дать отпор американским империалистам и в Вашингтоне в конгрессе сказал, что в Америке еще встречаются таблички с надписью «неграм и евреям вход запрещен». Изумленные американцы попросили назвать хотя бы одно место, где висит такая табличка. Стукалин, естественно, не смог. Вышел конфуз…

Академии наук СССР было поручено обсудить и осудить труд Олжаса Сулейменова. 13 февраля 1976 года в Москве провели совместное заседание бюро Отделения литературы и языка и бюро Отделения истории АН СССР. Месяц с лишним академики трудились над тестом записки в ЦК. 24 марта высшее партийное начальство уведомили, что «книга О. Сулейменова, несмотря на некоторые положительные моменты, в научном отношении несостоятельна, а в идейно-теоретическом плане ошибочна».

А в ЦК шли письма с формулировками поострее:

«Книга Сулейменова — настоящая вылазка националистического, пантюркистского характера, направленная против линии КПСС… О. Сулейменов пишет, что у него имеются “последователи” среди писателей Казахстана. Возможно, это нацелено на сколачивание диссидентов-националистов…»

Письма докладывали секретарю ЦК Михаилу Васильевичу Зимянину. Прежде он был главным редактором «Правды». Когда его перевели в секретари ЦК, Александр Бовин, поздравляя, выразил надежду, что неприятных сюрпризов по идеологической части не будет.

— Выше головы не прыгнешь! — обреченно ответил Зимянин.

«Да он, по-моему, и не прыгал, — писал Бовин. — Наоборот. Стал ходить пригнувшись, ниже головы». В Зимянине проявились малосимпатичные качества, которые не были заметны на редакторском посту.

19 апреля 1976 года Зимянин дал указание заведующему отделом науки и учебных заведений ЦК Сергею Павловичу Трапезникову:

«Прошу поручить проведение компетентного анализа книги О. Сулейменова. Затем решим, как поступить».

Брежнев знал Сергея Трапезникова еще с Молдавии. Когда Леонид Ильич решил поставить его во главе отдела науки ЦК, то посоветовался со своим помощником Александровым-Агентовым:

— Знаешь, я думаю заведующим отделом науки сделать Трапезникова. Как ты думаешь?

Александров-Агентов признавался потом, что пришел в ужас: Трапезников — безграмотный, примитивный человек. Он сказал Леониду Ильичу:

— У меня в сейфе лежит написанная Трапезниковым от руки бумага, в которой на одной странице восемнадцать грубейших орфографических ошибок. И этот человек будет руководить развитием нашей науки, работой академиков?

Брежнев нахмурился и оборвал разговор. Грамотных людей полно, а по-настоящему преданных куда меньше… По мнению коллег, Трапезников был редкостным мракобесом.

В Москве требовали изъять книгу из продажи и наказать автора. В Алма-Ате считали иначе. Олжас Сулейменов к тому времени был удостоен премии Ленинского комсомола и Государственной премии Казахстана. Молодым поэтом в республике гордились, избрали его секретарем правления Союза писателей.

Накинулись на Сулейменова с перепугу. Ничего обидного в его книге нет. Я прочитал «Аз и я» летом 1975 года, когда автор подарил ее моему отцу с приятной надписью: «Другу казахских литераторов и (надеюсь) Олжаса Сулейменова». Читать ее было совсем непросто, это серьезный литературоведческий и лингвистический текст. Полагаю, что большинство партийных критиков осилить Сулейменова просто не пожелали.

Молодой поэт Сулейменов, когда учился в Москве в Литературном институте имени М. Горького, писал курсовую работу по «Слову о полку Игореве». В 1962 году поступил в аспирантуру Казахстанского государственного университета, и лучший университетский славист посоветовал ему избрать для диссертации тему «Тюркизмы в “Слове о полку Игореве”». Сулейменов писал о том влиянии, которое казахский язык оказал на древнерусский: «Это доказывало, что древние русичи довольно тесно взаимодействовали и с древнеказахскими племенами, кочевавшими в Диком поле».

Согласие или несогласие с этой теорией — вопрос, который следует обсуждать в научных аудиториях. Но книга вызвала раздражение ненаучного свойства: «До чего дошло, “Слово о полку Игореве”, оказывается, написано казахом!»