Мадди лежала в объятиях Ривлина, прижавшись спиной к его груди и всем своим существом ощущая идущие от него тепло и силу. Она и представления не имела о том, как бесконечно разнообразны способы доставлять друг другу наслаждение в любви. Делать это можно медленно, упиваясь каждым прикосновением, каждой лаской, каждым мигом взаимной радости. Мадди обвиняла Ривлина в мучительстве, но он только смеялся, а в самом конце дал ей больше, чем она могла ожидать. Майра права: Ривлин Килпатрик может заставить звезды сиять ярче, а земной шар вращаться с неимоверной быстротой. Мадди подумала, что, если бы ей суждено было осуществить единственное желание, она пожелала бы провести остаток дней своих, занимаясь любовью с этим человеком.

За окнами стемнело, когда Ривлин пошевелился, и от этого она тоже проснулась. Он поцеловал ее в щеку и спросил:

— Хочешь, я принесу тебе шампанского?

— Да, пожалуйста.

Ривлин не спеша выбрался из постели.

— Раз уж ты проснулся, расскажи мне, с какой стати Тихоокеанская линия железной дороги штата Миссури делает нам такие роскошные подарки.

Он рассмеялся и достал бутылку из ведерка со льдом.

— Альберт — главный держатель акций компании.

— Если ты хочешь заказать вагон для себя лично, лучше всего воспользоваться именем владельца дороги.

Мадди приподнялась, чтобы поудобнее опереться спиной на подушки. Ривлин напал на незнакомого человека, отобрал у него одежду, а потом заказал личный вагон, назвавшись именем собственного зятя. Она всегда считала его ходячим кодексом законов, однако он вполне успешно действовал и как их нарушитель. По совершенно необъяснимой причине это показалось ей весьма увлекательным и волнующим.

— Ну что ж, — сказала она без малейшего намека на осуждение, — ты говорил мне, что твои сестры удачно вышли замуж, однако я не думала, что настолько удачно.

— Они невероятно практичны для богатых женщин. — Ривлин повернул горлышко бутылки в сторону и принялся извлекать пробку. — Не берусь утверждать, что это произойдет с самого начала, но в конечном счете мои сестры придутся тебе по душе. И моя мать тоже.

Пробка вылетела из бутылки со звуком выстрела и улетела куда-то в конец вагона, заставив Мадди вздрогнуть от неожиданности.

— У тебя такой вид, словно под простыню заползла гремучая змея, — бросил Ривлин, относя бутылку к бару. Мадди знала ответ, но тем не менее спросила:

— Мы едем в Цинциннати?

Он налил в высокий бокал вино, полное крошечных пузырьков.

— Разве я об этом не сказал?

— Нет, не сказал.

Ривлин налил шампанского во второй бокал и пояснил:

— Я как раз собирался сообщить тебе об этом, но тут с нами заговорил проводник. А потом я был отвлечен кое-чем другим. — Он подал ей бокал; при этом лицо у него сделалось очень серьезным. — Если мы хотим выкарабкаться из этой истории живыми, нам понадобится помощь людей, столь же могущественных, как и сенатор Харкер. Единственное место, куда мы сейчас можем поехать, — это мой родной дом; единственные люди, на которых сможем положиться, — моя семья.

— Ты полагаешь, что твои родственники могут одолеть Харкера?

— Я знаю, что они это сделают. — Ривлин усмехнулся и подмигнул Мадди. — Нам всего лишь следует добраться до них в целости и сохранности.

— А это может оказаться не столь уж простым делом.

— Верь мне, Мадди, — негромко произнес он. — И положись на меня.

Мадди и без этих слов поверила Ривлину Килпатрику всей душой. Он чокнулся с ней, и тепло его улыбки обволокло ее сердце, а внизу под вагоном колеса катились по рельсам, ритмично повторяя: люби его — люби его — люби его.

Она едва могла дышать. Любить его? Господи, но это невозможно! Сердечные муки чересчур быстро убьют ее.

— Тебя снова укусила змея, дорогая?

Ривлин застал ее врасплох, и Мадди смутилась, но тут же ухватилась за протянутую им соломинку.

— Какая змея?

— Та, что заползла сюда, когда я упомянул о встрече с моей матерью и сестрами. У тебя сейчас точно такое же выражение лица.

— Укусила. — Мадди отчаянно старалась отвлечься от слов, которые выстукивали колеса. — Мне хотелось бы избежать встречи с твоей семьей, если это возможно.

— Почему?

Сердцебиение, слава Богу, начало утихать.

— Ривлин, ты же умный человек. Подумай сам.

— Боишься, что будешь чувствовать себя чужой среди них, — быстро и уверенно ответил он. — Дорогая, я сам там чужой.

— И ты полагаешь таким образом подбодрить меня?

— Они отнесутся к тебе доброжелательно.

— Разумеется, они ведь хорошо воспитаны. — Мадди решила, что лучше всего сказать правду. — Ривлин, я не умею вести себя как леди. У меня внутри все холодеет, когда приходится говорить с проводником. Я не знаю, как выглядит мое поведение со стороны. — Мадди зажмурилась и представила в воображении собственное появление в гостиной. — Господи, да уж лучше назад в тюрьму.

Ривлин взял ее за подбородок и подождал, пока она откроет глаза.

— У тебя все получится, милая. Все, что тебе нужно, — это оставаться собой.

У него были необыкновенные глаза — добрые и нежные, глядя в них можно было поверить во что угодно. А как он улыбался… Как целовал ее…

У Мадди снова сильно забилось сердце.

— Ты намерен рассказать им, кто я на самом деле?

— Они вполне в состоянии увидеть сами, как ты прекрасна. — Ривлин немного помолчал. — Но я понимаю, о чем именно ты спрашиваешь, и, разумеется, должен буду ввести их в курс дела. Мне необходима их помощь, а они смогут ее оказать лишь в том случае, если узнают все подробности этой истории.

— Ты давно писал домой?

— Не помню. — На этот раз его голос звучал равнодушно. Боже всемогущий! Чем дальше, тем хуже.

— И после нескольких лет молчания ты собираешься ворваться снова в жизнь твоих родных, представить им свою любовницу-убийцу и, осведомив их о заговоре, имеющем целью уничтожить меня и тебя, попросить выручить нас из беды?

— Это именно то, что родные делают друг для друга, — ответил он спокойно, ничуть не потрясенный картиной, которую нарисовала Мадди. — Я послал Эверетту телеграмму из Канзас-Сити — сообщил о том, что мы приедем, так что для них наше появление не будет сюрпризом. Им также известно, что нам угрожает опасность и что мы нуждаемся в помощи.

— А кто такой Эверетт?

— Муж Эмили, владелец и издатель газеты.

При этих словах Мадди почувствовала некоторое облегчение.

— И ты надеешься, что он опубликует в своей газете нашу историю?